О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ИЗБЕГАТЬ НЕНАВИСТИ И ПРЕЗРЕНИЯ Наиважнейшее из упомянутых качеств мы рассмотрели; что же касается прочих, то о них я скажу кратко, пред- варив рассуждение одним общим правилом. Государь, как отчасти сказано выше, должен следить за тем, чтобы не совершилось ничего, что могло бы вызвать ненависть или презрение подданных. Если в этом он преуспеет, то свое дело он сделал, и прочие его пороки не представят для него никакой опасности. Ненависть государи возбуждают хищничеством и посягательством на добро и женщин своих подданных. Ибо большая часть людей довольна жизнью, по- ка не задеты их честь или имущество; так что недоволь- ным может оказаться лишь небольшое число честолюбцев, на которых нетрудно найти управу. Презрение государи возбуждают непостоянством, легкомыслием, изнеженностью, малодушием и нерешительностью. Этих качеств надо осте- регатся как огня, стараясь, напротив, в каждом действии являть великодушие, бесстрашие, основательность и твер- дость. Решение государя касательно частных дел пдданных должны быть бесповоротными, и мнение о нем должно быть таково, чтобы никому не могло прийти в голову, что мож- но обмануть или перехитрить государя. К правителю, вну- шившему о себе такое понятие, будут относиться с почте- нием; а если известно, что государь имеет выдающиеся достоинства и почитаем своими подданными, врагам труд- нее будет напасть на него или составить против него за- говор. Ибо государя подстерегают две опасности -- одна изнутри, со стороны подданных, другая извне -- со сто- роны сильных соседей. С внешней опасностью можно спра- виться при помощи хорошего войска и хороших союзников; причем тот кто имеет хорошее войско, найдет и хороших союзников. А если опасность извне будет устранена, то и внутри сохранится мир, при условии, что его не нарушат тайные заговоры. Но и в случае нападения извне государь не должен терять присутствие духа, ибо, если образ его действий был таков, как я говорю, он устоит перед любым неприятелем, как устоял Набид Спартанский, о чем сказа- но выше. Что же касается подданных, то когда снаружи мир, то единственное, чего следует опасаться,-- это тайные заговоры. Главное средство против них -- не навлекать на себя ненависти и презрения подданных и быть угодным народу, чего добиться необходимо, как о том подробно сказано выше. Из всех способов предотвратить заговор самый верный -- не быть ненавистным народу. Ведь заго- ворщик всегда расчитывает на то, что убийством государя угодит народу; если же он знает, что возмутит народ, у него не хватит духа пойти на такое дело, ибо труднос- тям, с которыми сопряжен всякий заговор, нет числа. Как показывает опыт, заговоры возникали часто, но удавались редко. Объясняется же это тем, что заговорщик не может действовать в одиночку и не может сговориться ни с кем, кроме тех, кого полагает недовольными властью. Но отк- рывшись недовольному, ты тотчас даешь ему возможность стать одним из довольных, так как, выдав тебя, он может обеспечить себе всяческие блага. Таким образом, когда с одной стороны выгода явная, а с другой -- сомнительная, и к тому же множество опасностей, то не выдаст тебя только такой сообщник, который является преданнейшим твоим другом или злейшим врагом государя. Короче говоря, на стороне заговорщика -- страх, подозрение, боязнь расплаты; на стороне государя -- ве- личие власти, друзья и вся мощь государства; так что если к этому присоединяется народное благоволение, то едва ли кто-нибудь осмелится составить заговор. Ибо за- говорщику есть что опасаться и прежде совершения злого дела, но в этом случае, когда против него народ, ему есть чего опасаться и после, ибо ему не у кого будет искать убежища. По этому поводу я мог бы привести немало примеров, но ограничусь одним, который еще памятен нашим отцам. Мессер Аннибале Бентивольи, правитель Болоньи, дед ны- нешнего мессера Аннибале, был убит заговорщиками Кан- нески, и после него не осталось других наследников, кроме мессера Джованни, который был еще в колыбели. Тотчас после убийства разгневанный народ перебил всех Каннески, ибо дом Бентивольи пользовался в то время на- родной любовью. И так она была сильна, что когда в Бо- лонье не осталось никого из Бентивольи, кто мог бы уп- равлять государством, горожане, прослышав о некоем че- ловеке крови Бентивольи, считавшемся ранее сыном кузне- ца, явились к нему во Флоренцию и вверили ему власть, так что он управлял городом до тех самых пор, пока мес- сер Джованни не вошел в подобающий правителю возраст. В заключение повторю, что государь может не опа- саться заговоров, если пользуется благоволением народа, и наоборот, должен бояться всех и каждого, если народ питает к нему вражду и ненависть. Благоустроенные госу- дарства и мудрые государи принимали все меры к тому, чтобы не ожесточать знать и быть угодными народу, ибо это принадлежит к числу важнейших забот тех, кто пра- вит. В наши дни хорошо устроенным и хорошо управляемым государством является Франция. В ней имеется множество полезных учреждений, обеспечивающих свободу и безопаст- ность короля, из которых первейшее -- парламент с его полномочиями. Устроитель этой монархии, зная властолю- бие и наглость знати, считал, что ее необходимо держать в узде; с другой стороны, зная ненависть народа к зна- ти, основанную на страхе, желал оградить знать. Однако он не стал вменять это в обязанность королю, чтобы знать не могла обвинить его в потворстве народу, а на- род -- в покровительстве знати, и создал третейское уч- реждение, которое, не вмешивая короля, обуздывает силь- ных и поощряет слабых. Трудно вообразить лучший и более разумный порядок, как и более верный залог безопасности короля и королевства. Отсюда можно извлечь еще одно по- лезное правило, а именно: что дела, неугодные подданным государи должны возлагать на других, а угодные -- ис- полнять сами. В заключение же повторю, что государю надлежит выказывать почтение к знати, но не вызывать ненависти в народе. Многие, пожалуй, скажут, что пример жизни и смерти некоторых римских императоров противоречит высказанному здесь мнению. Я имею в виду тех императоров, которые, прожив достойную жизнь и явив доблесть духа, либо лиши- лись власти, либо были убиты вследствии заговора. Желая оспорить подобные возражения, я разберу качества нес- кольких императоров и докажу, что их привели к крушению как раз те причины, на которые я указал выше. Заодно я хотел бы выделить и все то наиболее поучительное, что содержится в жизнеописании императоров -- преемников Марка, сына его Коммода, Пертинакса, Юлиана, Севера, сына его Антонина Каракаллы, Макрина, Гелиогабала, Александра и Максимина. Прежде всего надо сказать, что если обыкновенно государям приходится сдерживать честолюбие знати и нео- бузданность народа, то римским императорам приходилось сдерживать еще жестокость и алчность войска. Многих эта тягостная необходимость привела к гибели, ибо трудно было угодить одновременно и народу, и войску. Народ же- лал мира и спокойствия, поэтому предпочитал кротких го- сударей, тогда как солдаты предпочитали государей воин- ственных, неистовых, жестоких и хищных -- но только при условии, что эти качества будут проявляться по отноше- нию к народу, так, чтобы самим получать двойное жало- ванье и утолять свою жестокость и алчность. Все это неизбежно приводило к гибели тех императо- ров, которым не было дано -- врожденными свойствами или стараниями -- внушать к себе такое почтение, чтобы удержать в повиновении и народ, и войско. Большая часть императоров -- в особенности те, кто возвысился до им- ператорской власти, а не получил ее по наследству,-- оказавшись меж двух огней, предпочли угождать войску, не считаясь с народом. Но другого выхода у них и не бы- ло, ибо если государь не может избежать ненависти ко- го-либо из подданных, то он должен сначала попытаться не вызвать всеобщей ненависти. Если же это окажется не- возможным, он должен приложить все старания к тому, чтобы не вызвать ненависти у тех, кто сильнее. Вот по- чему новые государи, особенно нуждаясь в поддержке, охотнее принимали сторону солдат, нежели народа. Но и в этом случае терпели неудачу, если не умели внушить к себе надлежащего почтения. По указанной причине из трех императоров -- Марка, Пертинакса и Александра, склонных к умеренности, любя- щих справедливость, врагов жестокости, мягких и мило- сердных, двоих постигла печальная участь. Только Марк жил и умер в величайшем почете, ибо унаследовал импера- торскую власть iure hereditario [по праву наследства (лат.)] и не нуждался в признании ее ни народом, ни войском. Сверх того, он внушил подданным почтение свои- ми многообразными добродетелями, поэтому сумел удержать в должных пределах и народ, и войско и не был ими ни ненавидим, ни презираем. В отличие от него Пертинакс стал императором против воли солдат, которые, привыкнув к распущенности при Коммоде, не могли вынести честной жизни, к которой он принуждал их, и возненавидели его, а так как к тому же они презирали его за старость, то он и был убит в самом начале своего правления. Здесь уместно заметить, что добрыми делами можно навлечь на себя ненависть точно также, как и дурными, поэтому государь, как я уже говорил, нередко вынужден отступать от добра ради того, чтобы сохранить государс- тво, ибо та часть подданных, чьего расположения ищет государь,-- будь то народ, знать или войско,-- развра- щена, то и государю, чтобы ей угодить, приходится дейс- твовать соответственно, и в этом случае добрые дела мо- гут ему повредить. Но перейдем к Александру: кротость его, как рассказывают ему в похвалу, была такова, что за четырнадцать лет его правления не был казнен без су- да ни один человек. И все же он возбудил презрение, слывя чересчур изнеженным и послушным матери, и был убит вследствии заговора в войске. В противоположность этим троим Коммод, Север, Ан- тонин Каракалла и Максимин отличались крайней алчностью и жестокостью. Угрожая войску, они как могли разоряли и претесняли народ, и всех их, за исключением Севера, постигла печальная участь. Север же прославился такой доблестью, что не утратил расположения солдат до конца жизни и счастливо правил, несмотря на то что разорял народ. Доблесть его представлялась необычайной и наро- ду, и войску: народ она пугала и ошеломляла, а войску внушала благоговение. И так как все совершенное им в качестве нового государя замечательно и достойно внима- ния, то я хотел бы, не вдаваясь в частности, показать, как он умел уподобляться то льву, то лисе, каковым, как я уже говорил, должны подражать государи. Узнав о нерадивости императора Юлиана, Север убе- дил солдат, находившихся под его началом в Славонии, что их долг идти в Рим отомстить за смерть императора Пертинакса, убитого преторианцами. Под этим предлогом он двинул войско на Рим, никому не открывая своего на- мерения добиться императорской власти, и прибыл в Ита- лию прежде, чем туда донесся слух о его выступлении. Когда он достиг Рима, Сенат, испугавшись, провозгласил его императором и приказал убить Юлиана. Однако на пути Юлиана стояло еще два препятствия: в Азии Песценний Ни- гер, глава азийского войска, провозгласил себя импера- тором, на западе соперником его стал Альбин. Выступить в открытую против обоих было опасно, поэтому Север ре- шил на Нигера напасть открыто, а Альбина устранить хит- ростью. Последнему он написал, что, будучи возведен Се- натом в императорское достоинство, желает разделить с ним эту честь, просит его принять титул Цезаря и по ре- шению Сената объявляет его соправителем. Тот все это принял за правду. Но после того, как войско Нигера было разбито, сам он умерщвлен, а дела на востоке улажены, Север вернулся в Рим и подал в Сенат жалобу: будто бы Альбин, забыв об оказанных ему Севером благодеяниях, покушался на его жизнь, почему он вынужден выступить из Рима, чтобы покарать Альбина за неблагодарность. После чего он настиг Альбина во Франции и лишил его власти и жизни. Вдумавшись в действия Севера, мы убедимся в том, что он вел себя то как свирепейший лев, то как хитрей- шая лиса; что он всем внушил страх и почтение и не воз- будил ненависти войска. Поэтому мы не станем удивлять- ся, каким образом ему, новому государю, удалось так уп- рочить свое владычество: разоряя подданных, он не воз- будил их ненависти, ибо был защищен от нее своей сла- вой. Сын его Антонин также был личностью замечательной и, сумев поразить воображение народа, был угоден солда- там. Он был истинный воин, сносивший любые тяготы, пре- зиравший изысканную пищу, чуждый изнеженности, и за это пользовался любовью войска. Но, проявив неслыханную свирепость и жестокость -- им было совершено множество убийств и истреблены все жители Александрии и половина жителей Рима,-- он стал ненавистен всем подданным и да- же внушил страх своим приближенным, так что был убит на глазах своего войска одним из центурионов. Здесь уместно заметить, что всякий, кому не дорога жизнь, может совершить покушение на государя, так что нет верного способа избежать гибели от руки человека одержимого. Но этого не следует так уж бояться, ибо по- добные покушения случаются крайне редко. Важно лишь не подвергать оскорблению окружающих тебя должностных лиц и людей, людей находящихся у тебя в услужении, то есть не поступать как Антонин, который предал позорной смер- ти брата того центуриона, каждый день грозил смертью ему самому, однако же продолжал держать его у себя те- лохранителем. Это было безрассудно и не могло не кон- читься гибелью Антонина, что, как мы знаем, и случи- лось. Обратимся теперь к Коммоду. Будучи сыном Марка, он мог без труда удержать власть, полученную им по нас- ледству. Если бы он шел по стопам отца, то этим всего лучше угодил бы и народу, и войску, но, как человек жестокий и низкий, он стал заискивать у войска и поощ- рять в нем распущенность, чтобы с его помощью обирать народ. Однако он возбудил презрение войска тем, что унижал свое императорское достоинство, сходясь с глади- аторами на арене, и совершал много других мерзостей, недостойных императорского величия. Ненавидимый одними и презираемый другими, он был убит вследствии заговора среди его приближенных. Остается рассказать о качествах Максимина. Это был человек на редкость воинственный, и после того как Александр вызвал раздражение войска своей изнежен- ностью, оно провозгласило императором Максимина. Но править ему пришлось недолго, ибо он возбудил ненависть и презрение войска тем, что, во-первых, пас когда-то овец во Фракии -- это обстоятельство, о котором все знали, являлось позором в глазах его подданных; во-вто- рых, провозглашенный императором, он отложил выступле- ние в Рим, где должен был принять знаки императорского достоинства, и прославил себя жестокостью, произведя через своих префектов жесточайшие расправы в Риме и повсеместно. После этого презрение к нему за его низкое происхождение усугубилось ненавистью, внушенной страхом перед его свирепостью, так что против него восстала сначала Африка, потом Сенат и весь римский народ, и, наконец, в заговор оказалась вовлеченной вся Италия. К заговору примкнули его собственные солдаты, осаждавшие Аквилею, которые были раздражены его жестокостью и трудностями осады: видя, что у него много врагов, они осмелели и убили императора. Я не буду касаться Гелиогабала, Макрина и Юлиана как совершенно ничтожных и неприметно сошедших правите- лей, но перейду к заключению. В наше время государям нет такой уж надобности угрожать войску. Правда, войско и сейчас требует попечения; однако эта трудность легко разрешима, ибо в наши дни государь не имеет дела с сол- датами, которые тесно связаны с правителями и властями отдельных провинций, как это было в Римской империи. Поэтому если в то время приходилось больше угрожать солдатам, ибо войско представляло большую силу, то в наше время всем государям, кроме султанов, турецкого и египетского, важнее угодить народу, ибо народ представ- ляет большую силу. Турецкий султан отличается от других государей тем, что он окружен двенадцатитысячным пешим войском и пятнадцатитысячной конницей, от которых зависит кре- пость и безопасность его державы. Такой государь поне- воле должен, отложив прочие заботы, стараться быть в дружбе с войском. Подобным же образом султану египетс- кому, зависящему от солдат, необходимо, хотя бы в ущерб народу, ладить со своим войском. Заметьте, что госу- дарство султана египетского устроено не так, как все прочие государства, и сопоставимо лишь с папством в христианском мире. Его нельзя назвать наследственным, ибо наследниками султана являются не его дети, а тот, кто избран в преемники особо на то уполномоченными ли- цами. Но его нельзя назвать и новым, ибо порядок этот заведен давно, и перед султаном не встает ни одна из тех трудностей, с которыми имеют дело новые государи. Таким образом, несмотря на то, что султан в государстве -- новый, учреждения в нем -- старые, и они обеспечива- ют преемственность власти, как при обычном ее наследо- вании. Но вернемся к обсуждаемому предмету. Рассмотрев сказанное выше, мы увидим, что главной причиной гибели императоров была либо ненависть к ним, либо презрение, и поймем, почему из тех, кто действовал противоположны- ми способами, только двоим выпал счастливый, а осталь- ным несчастный конец. Дело в том, что Пертинаксу и Александру, как новым государям, было бесполезно и даже вредно подражать Марку, ставшему императором по праву наследства, а Коммоду и Максимину пагубно было подра- жать Северу, ибо они не обладали той доблестью, которая позволяла бы им следовать его примеру. Соответственно, новый государь в новом государстве не должен ни подра- жать Марку, ни уподобляться Северу, но должен у Севера позаимствовать то, без чего нельзя основать новое госу- дарство, а у Марка -- то наилучшее и наиболее достой- ное, что нужно для сохранения государства, уже обретше- го и устойчивость, и прочность.

МАКИАВЕЛЛИ Никколо (1469–1527), наиболее выдающийся представитель социальной философии эпохи Возрождения.

Основной идеей философии Макиавелли была идея постоянного коловращения как результата естественного хода вещей, имеющего "божественный" характер, влияния "фортуны" (судьбы, счастья). Макиавелли отделял политику от теолого-религиозных представлений. Он считал политику лишь автономной стороной человеческой деятельности. По мнению Макиавелли, политику определяют не бог или мораль, а сама практика, естественные правила жизни и человеческая психология.

Основные труды: "Государь", "Рассуждения", "Флорентийская история", а также "Мандрагора", "Клиция", "Бельфагор" и др.

ГЛАВА V. Как управлять городами или государствами, которые, до того как были завоеваны, жили по своим законам

Если, как сказано, завоеванное государство с незапамятных времен живет свободно и имеет свои законы, то есть три способа его удержать. Первый – разрушить; второй – переселиться туда на жительство; третий – предоставить гражданам право жить по своим законам, при этом обложив их данью и вверив правление небольшому числу лиц, которые ручались бы за дружественность

государю. Эти доверенные лица будут всячески поддерживать государя, зная, что им поставлены у власти и сильны только его дружбой и мощью. Кроме того, если не хочешь подвергать разрушению город, привыкший жить свободно, то легче всего удержать его при посредстве его же граждан, чем каким-либо другим способом.

Обратимся к примеру Спарты и Рима. Спартанцы удерживали Афины и Фивы, создав там олигархию, однако потеряли оба города. Римляне, чтобы удержать Капую, Карфаген и Нуманцию, разрушили их и сохранили их в своей власти. Грецию они пытались удержать почти тем же способом, что спартанцы, то есть установили там олигархию и не отняли свободу и право жить по своим законам, однако же, потерпели неудачу и, чтобы не потерять всю Грецию вынуждены были разрушить в ней многие города. Ибо в действительности нет способа надежно овладеть городом иначе, как подвергнув его разрушению. Кто захватит город, с давних пор пользующийся свободой, и пощадит его, того город не пощадит. Там всегда отыщется повод для мятежа во имя свободы и старых порядков, которых не заставят забыть ни время, ни благодеяния новой власти. Что ни делай, как ни старайся, но если не разъединить и не рассеять жителей города, они никогда не забудут ни прежней свободы, ни прежних порядков и при первом удобном случае попытаются их возродить, как сделала Пиза через сто лет после того, как попала под владычество флорентийцев. Но если город или страна привыкли стоять под властью государя, а род его истребили, то жители города не так-то легко возьмутся за оружие, ибо, с одной стороны, привыкнув повиноваться, с другой, не имея старого государя, они не сумеют ни договориться об избрании нового, ни жить свободно. Так что у завоевателя будет достаточно времени, чтобы расположить их к себе и тем обеспечить себе безопасность. Тогда как в республиках больше жизни, больше ненависти, больше жажды мести; в них никогда не умирает и не может умереть память о былой свободе. Поэтому самое верное средство удержать их в своей власти – разрушить их или же в них поселиться.

ГЛАВА X. Как следует измерять силы всех государств

Изучая свойства государств, следует принять в соображение и такую сторону дела: может ли государь в случае надобности отстоять себя собственными силами или он нуждается в защите со стороны. Поясню, что способными отстоять себя я называю тех государей, которые, имея в достатке людей или денег, могут собрать требуемых размеров войско и выдержать сражение с любым неприятелем; нуждающимся в помощи я называю тех, кто не может выйти против неприятеля в поле и вынужден обороняться под прикрытием городских стен. Что делать в первом случае о том речь впереди, хотя кое-что уже сказано выше. Что же до второго случая, то тут ничего не скажешь, кроме того, что государю надлежит укреплять и снаряжать всем необходимым город, не принимая в расчет прилегающую округу. Если государь хорошо укрепит город и будет обращаться с подданными так, как описано выше и добавлено ниже, то соседи остерегутся на него нападать. Ибо люди враги всяких затруднительных препятствий, а кому же покажется легким нападение на государя, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен.

Города Германии, одни из самых свободных, имеют небольшие округи, повинуются императору, когда сами того желают, и не боятся ни его, ни кого-либо другого из сильных соседей, так как достаточно укреплены для того, чтобы захват их всякому показался трудным и изнурительным делом. Они обведены добротными стенами и рвами, имеют артиллерии сколько нужно и на общественных складах держат годовой запас продовольствия, питья и топлива; кроме того, чтобы прокормить простой народ, не истощая казны, они заготовляют на год работы в тех отраслях, которыми живет город, и в тех ремеслах, которыми кормится простонародье. Военное искусство у них в чести, и они поощряют его разными мерами.

Таким образом, государь, чей город хорошо укреплен, а народ не озлоблен, не может подвергнуться нападению. Но если это и случится, неприятель принужден будет с позором ретироваться, ибо все в мире меняется с такой быстротой, что едва ли кто-нибудь сможет год продержать войско в праздности, осаждая город. Мне возразят, что если народ увидит, как за городом горят его поля и жилища, он не выдержит долгой осады, ибо собственные заботы возьмут верх над верностью государю. На это я отвечу, что государь сильный и смелый одолеет все трудности, то внушая подданным надежду на скорое окончание бедствий, то напоминая им о том, что враг беспощаден, то осаживая излишне строптивых. Кроме того, неприятель обычно сжигает и опустошает поля при подходе к городу, когда люди еще разгорячены и полны решимости не сдаваться; когда же через несколько дней пыл поостынет, то урон уже будет нанесен и зло содеяно. А когда людям ничего не остается, как держаться своего государя, и сами они будут ожидать от него благодарности за то, что защищая его, позволили сжечь свои дома и разграбить имущество. Люди же по натуре своей таковы, что не меньше привязываются к тем, кому сделали добро сами, чем к тем, кто сделал добро им. Так по рассмотрении всех обстоятельств, скажу, что разумный государь без труда найдет способы укрепить дух горожан во все время осады, при условии, что у него хватит чем прокормить и оборонить город.

ГЛАВА XVII. О жестокости и милосердии и о том, что лучше: внушать любовь или страх

Переходя к другим из упомянутых выше свойств, скажу, что каждый государь желал бы прослыть милосердным, а не жестоким, однако следует остерегаться злоупотребить милосердием. Чезаре Борджа многие называли жестоким, но жестокостью этой он навел порядок в Риманье, объединил ее, умиротворил и привел к повиновению. И, если вдуматься, проявил тем самым больше милосердия, чем флорентийский народ, который, боясь обвинений в жестокости, позволил разрушить Пистойю. Поэтому государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица. Новый государь еще меньше, чем всякий другой, может избежать упрека в жестокости, ибо новой власти угрожает множество опасностей. Вергилий говорит устами Дидоны:

Res dura, et regni novitas me talia cogunt Moliri, et late fines custode tueri .

Однако новый государь не должен быть легковерен, мнителен и скор на расправу, во всех своих действиях он должен быть сдержан, осмотрителен и милостив, так чтобы излишняя доверчивость не обернулась неосторожностью, а излишняя недоверчивость не озлобила подданных.

По этому поводу может возникнуть спор, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись. Говорят что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх. Ибо о людях в целом можно сказать, что они неблагодарны и непостоянны, склонны к лицемерию и обману, что их отпугивает опасность и влечет нажива: пока ты делаешь добро, они твои всей душой, обещают ничего для тебя не щадить: ни крови, ни жизни, ни детей, ни имущества, но когда у тебя явится в них нужда, они тотчас от тебя отвернуться. И худо придется тому государю, который, доверясь их посулам, не примет никаких мер на случай опасности. Ибо дружбу, которая дается за деньги, а не приобретается величием и благородством души, можно купить, но нельзя удержать, чтобы воспользоваться ею в трудное время. Кроме того, люди меньше остерегаются обидеть того, кто внушает им любовь, нежели того, кто внушает им страх, ибо любовь поддерживается благодарностью, которой люди, будучи дурны, могут пренебречь ради своей выгоды, тогда как страх поддерживается угрозой наказания, которой пренебречь невозможно.

Однако государь должен внушать страх таким образом, чтобы, если не приобрести любви, то хотя бы избежать ненависти, ибо вполне возможно внушить страх без ненависти. Чтобы избежать ненависти, государю необходимо воздерживаться от посягательств на имущество граждан и подданных и на их женщин. Даже когда государь считает нужным лишить кого- либо жизни, он может сделать это, если налицо подходящее обоснование и очевидная причина, но он должен остерегаться посягать на чужое добро, ибо люди скорее простят смерть отца, чем потерю имущества. Тем более что причин для изъятия имущества всегда достаточно и если начать жить хищничеством, то всегда найдется повод присвоить чужое, тогда как оснований для лишения кого-либо жизни гораздо меньше и повод для этого приискать труднее.

По когда государь ведет многочисленное войско, он тем более должен пренебречь тем, что может прослыть жестоким, ибо, не прослыв жестоким, нельзя поддержать единства и боеспособности войска. Среди удивительных деяний Ганнибала упоминают и следующее: отправившись воевать в чужие земли, он удержат от мятежа и распрей огромное и разноплеменное войско как в дни побед, так и в дни поражений. Что можно объяснить только его нечеловеческой жестокостью, которая вкупе с доблестью и талантами внушала войску благоговение и ужас; не будь в нем жестокости, другие его качества не возымели бы такого действия. Между тем авторы исторических трудов, с одной стороны, превозносят сам подвиг, с другой, необдуманно порицают главную его причину.

Насколько верно утверждение, что полководцу мало обладать доблестью и талантом, показывает пример Сципиона – человека необычайного не только среди его современников, но и среди всех людей. Его войска взбунтовались в Испании вследствие того, что по своему чрезмерному мягкосердечию он предоставил солдатам большую свободу, чем это дозволяется воинской дисциплиной. Что и вменил ему в вину Фабий Максим, назвавший его перед Сенатом развратителем римского воинства. По тому же недостатку твердости Сципион не вступился за локров, узнав, что их разоряет один из его легатов, и не покарал легата за дерзость. Недаром кто-то в Сенате, желая его оправдать, сказал, что он относится к той природе людей, которым легче избегать ошибок самим, чем наказывать за ошибки других. Со временем от этой черты Сципиона пострадало бы и его доброе имя, и слава если бы он распоряжался единолично; но он состоял под властью сената, и потому это свойство его характера не только не имело вредных последствий, но и послужило к вящей его славе.

Итак, возвращаясь к спору о том, что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись, скажу, что любят государей по собственному усмотрению, а боятся по усмотрению государей, поэтому мудрому правителю лучше рассчитывать на то, что зависит от него, а не от кого-то другого; важно лишь ни в коем случае не навлекать на себя ненависти подданных, как о том сказано выше.

ГЛАВА XVIII. О том, как государи должны держать слово

Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность, однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность.

Надо знать, что с врагом можно бороться двумя способами: во-первых, законами, во-вторых, силой. Первый способ присущ человеку, второй зверю; но так как первое часто недостаточно, то приходится прибегать и ко второму. Отсюда следует, что государь должен усвоить то, что заключено в природе и человека, и зверя. Не это ли иносказательно внушают нам античные авторы, повествуя о том, как Ахилла и прочих героев древности отдавали на воспитание кентавру Хирону, дабы они приобщились к его мудрости? Какой иной смысл имеет выбор в наставники получеловека-полузверя, как не тот, что государь должен совместить в себе обе эти природы, ибо одна без другой не имеет достаточной силы?

Итак, из всех зверей пусть государь уподобится двум: льву и лисе. Лев боится капканов, а лиса – волков, следовательно, надо быть подобным лисе, чтобы уметь обойти капканы, и льву, чтобы отпугнуть волков. Тот, кто всегда подобен льву, может нс заметить капкана. Из чего следует, что разумный правитель не может и не должен оставаться верным своему обещанию, если это вредит его интересам и если отпали причины, побудившие его дать обещание.

Такой совет был бы недостойным, если бы люди честно держали слово, но люди, будучи дурны, слова не держат, поэтому и ты должен поступать с ними так же. А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером, люди же так простодушны и так поглощены ближайшими нуждами, что обманывающий всегда найдет того, кто даст себя одурачить.

Из близких по времени примеров не могу умолчать об одном. Александр VI всю жизнь изощрялся в обманах, но каждый раз находились люди, готовые ему верить. Во всем свете не было человека, который так клятвенно уверял, так убедительно обещал и так мало заботился об исполнении своих обещаний. Тем не менее обманы всегда удавались ему, как он желал, ибо он знал толк в этом деле. Отсюда следует, что государю нет необходимости обладать всеми названными добродетелями, но есть прямая необходимость выглядеть обладающим ими. Дерзну прибавить, что обладать этими добродетелями и неуклонно им следовать вредно, тогда как выглядеть обладающим ими полезно. Иначе говоря, надо являться в глазах людей сострадательным, верным слову, милостивым, искренним, благочестивым – и быть таковым в самом деле, но внутренне надо сохранить готовность проявить и противоположные качества, если это окажется необходимо. Следует понимать, что государь, особенно новый, не может исполнять все то, за что людей почитают хорошими, так как ради сохранения государства он часто бывает вынужден идти против своего слова, против милосердия, доброты и благочестия. Поэтому в душе он всегда должен быть готов к тому, чтобы переменить направление, если события примут другой оборот или в другую сторону задует ветер фортуны, то есть, как было сказано, по возможности нс удаляться от добра, но при надобности нс чураться и зла.

Итак, государь должен бдительно следить за тем, чтобы с языка его не сорвалось слова, не исполненного пяти названных добродетелей. Пусть тем, кто видит его и слышит, он предстает как само милосердие, верность, прямодушие, человечность и благочестие, особенно благочестие. Ибо люди большей частью судят по виду, так как увидеть дано всем, а потрогать руками – немногим.

Каждый знает, каков ты с виду, немногим известно, каков ты на самом деле, и эти последние не посмеют оспорить мнение большинства, за спиной которого стоит государство. О действиях всех людей, а особенно государей, с которых в суде не спросишь, заключают по результату, поэтому пусть государи стараются сохранить власть и одержать победу. Какие бы средства для этого ни употребить, их всегда сочтут достойными и одобрят, ибо чернь прельщается видимостью и успехом, в мире же нет ничего, кроме черни, и меньшинству в нем не остается места, когда за большинством стоит государство. Один из нынешних государей, которого воздержусь назвать, только и делает, что проповедует мир и верность, на деле же тому и другому злейший враг; но если бы он последовал тому, что проповедует, то давно лишился бы либо могущества, либо государства.

ГЛАВА XXI. Как надлежит поступать государю, чтобы его почитали

Ничто нс может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки. Из нынешних правителей сошлюсь на Фердинанда Арагонского, короля Испании. Его можно было бы назвать новым государем, ибо, слабый вначале, он сделался по славе и блеску первым королем христианского мира; и все его действия исполнены величия, а некоторые поражают воображение. Основанием его могущества послужила война за Гренаду, предпринятая вскоре после вступления на престол. Прежде всего, он начат войну, когда внутри страны было тихо, не опасаясь, что ему помешают, и увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и подчинил их своему влиянию. Деньги на содержание войска он получил от Церкви и народа и, пока длилась война, построил армию, которая впоследствии создала ему славу. После этого, замыслив еще более значительные предприятия, он, действуя опять-таки как защитник религии, сотворил благочестивую жестокость: изгнал марранов и очистил от них королевство – трудно представить себе более безжалостный и в то же время более необычайный поступок. Под тем же предлогом он захватил земли в Африке, провел кампанию в Италии и, наконец, вступил в войну с Францией. Так он обдумывал и осуществлял великие замыслы, держа в постоянном восхищении и напряжении подданных, поглощенно следивших за ходом событий. И все эти предприятия так вытекали одно из другого, что некогда было замыслить что-либо против самого государя.

Величию государя способствуют также необычайные распоряжения внутри государства, подобные тем, которые приписываются мессеру Бернабо да Милано, иначе говоря, когда кто-либо совершает что-либо значительное в гражданской жизни, дурное или хорошее, то его полезно награждать или карать таким образом, чтобы это помнилось как можно дольше. Но самое главное для государя постараться всеми своими поступками создать себе славу великого человека, наделенного умом выдающимся.

Государя уважают также, когда он открыто заявляет себя врагом или другом, то есть когда он без колебаний выступает за одного против другого – это всегда лучше, чем стоять в стороне. Ибо когда двое сильных правителей вступают в схватку, то они могут быть таковы, что возможный победитель либо опасен для тебя, либо нет. В обоих случаях выгоднее открыто и решительно вступить в войну. Ибо в первом случае, не вступив в войну, ты станешь добычей победителя к радости и удовлетворению побежденного, сам же ни у кого не сможешь получить защиты: победитель отвергнет союзника, бросившего его в несчастье, а побежденный не захочет принять к себе того, кто не пожелал с оружием в руках разделить его участь. Антиох, которого этолийцы призвали в Грецию, чтобы прогнать римлян, послал своих ораторов к ахейцам, союзникам римлян, желая склонить ахейцев к невмешательству. Римляне, напротив, убеждали ахейцев вступить в войну. Тогда, чтобы решить дело, ахейцы созвали совет, легат Антиоха призывал их ие браться за оружие, римский легат говорил так:

"Quod autem isti dicunt non interponendi vos bello, nihil magis alienum rebus vestris est; sine gratia, sine dignitate, praemium victoris eritis" .

И всегда недруг призывает отойти в сторону, тогда как друг зовет открыто выступить за него с оружием в руках. Нерешительные государи, как правило, выбирают невмешательство, чтобы избежать ближайшей опасности, и, как правило, это приводит их к крушению. Зато если ты бесстрашно примешь сторону одного из воюющих, и твой союзник одержит победу, то, как бы ни был он могуществен и как бы ты от него ни зависел, он обязан тебе, люди же не настолько бесчестны, чтобы нанести удар союзнику, выказав столь явную неблагодарность. Кроме того, победа никогда не бывает полной в такой степени, чтобы победитель мог ни с чем не считаться и в особенности – мог попрать справедливость. Если же тот, чью сторону ты принял, проиграет войну, он примет тебя к себе и, пока сможет, будет тебе помогать, так что ты станешь собратом по несчастью тому, чье счастье, возможно, еще возродится.

Во втором случае, когда ни одного из воюющих не приходится опасаться, примкнуть к тому или к другому еще более благоразумно. Ибо с помощью одного ты разгромишь другого, хотя тому, будь он умнее, следовало бы спасать, а не губить противника, а после победы ты подчинишь союзника своей власти, он же благодаря твоей поддержке неминуемо одержит победу.

Здесь уместно заметить, что лучше избегать союза с теми, кто сильнее тебя, если к этому не понуждает необходимость, как о том сказано выше. Ибо в случае победы сильного союзника ты у него в руках, государи же должны остерегаться попадать в зависимость к другим государям. Венецианцы, к примеру, вступили в союз с Францией против Миланского герцога, когда могли этого избежать, следствием чего и явилось их крушение. Но если нет возможности уклониться от союза, как обстояло дело у флорентийцев, когда папа и Испания двинули войска на Ломбардию, то государь должен вступить в войну, чему причины я указал выше. Не стоит лишь надеяться на то, что можно принять безошибочное решение, наоборот, следует заранее примириться с тем, что всякое решение сомнительно, ибо это в порядке вещей, что, избегнув одной неприятности, попадаешь в другую. Однако в том и состоит мудрость, чтобы, взвесив все возможные неприятности, наименьшее зло почесть за благо.

Государь должен также выказывать себя покровителем дарований, привечать одаренных людей, оказывать почет тем, кто отличился в каком- либо ремесле или искусстве. Он должен побуждать граждан спокойно предаваться торговле, земледелию и ремеслам, чтобы одни благоустраивали свои владения, не боясь, что эти владения у них отнимут, другие открывали торговлю, не опасаясь, что их разорят налогами; более того, он должен располагать наградами для тех, кто заботится об украшении города или государства. Он должен также занимать народ празднествами и зрелищами в подходящее для этого время года.

Уважая цехи, или трибы, на которые разделен всякий город, государь должен участвовать иногда в их собраниях и являть собой пример щедрости и великодушия, но при этом твердо блюсти свое достоинство и величие, каковые должны присутствовать в каждом его поступке.

«В.С. АНТИПОВ ПРАКТИКУМ ПО ИСТОРИОГРАФИИ ИСТОРИИ НОВОГО ВРЕМЕНИ СТРАН ЗАРУБЕЖНОЙ ЕВРОПЫ (учебное пособие к курсу Историография всеобщей истории) ЧАСТЬ...»

-- [ Страница 2 ] --

Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете, вплоть до самой жизни, для людей, которым всё стало невыносимо, - наиболее подходящим образом правления был бы тот, при котором они не могли бы возлагать вину за своё несчастье на одно лицо, при котором страной управляют не столько люди, сколько законы, и потому для изменения государственного строя пришлось бы ниспровергать самые законы.

И если бы при этом та же нация получила от климата некоторую нетерпеливость характера, которая не позволяла бы ей долго терпеть однообразие, то очевидно, что образ правления, о котором мы только что говорили, оказался бы для неё ещё более подходящим.

Эта нетерпеливость характера сама по себе ещё не имеет большого значения, но в соединении с мужеством она может стать великим благом.

Она не похожа на ту лёгкость, с которой люди принимаются за дела неизвестно зачем и оставляют их неизвестно почему.

Она ближе к настойчивости, потому что порождается таким живым ощущением зла, которое не притупляется даже привычкой терпеть его.

Такой характер у народа свободного был бы очень большим препятствием для происков тирании, действия которой обыкновенно бывают столь же вялы и медлительны при её начале, как они быстры и решительны в конце, которая начинает помогать одной рукой для того, чтобы вслед затем угнетать всем бесчисленным множеством своих рук.

Порабощению всегда предшествует усыпление. Но народ, который не знает покоя ни в каком положении, который постоянно как бы ощупывает себя, обнаруживая все свои больные места, такой народ не может поддаться сну.

Политика – беззвучная пила, которая незаметно совершает свою работу и медленно достигает своей цели. Но люди, о которых мы только что говорили, не были бы в состоянии выдержать медлительность, мелочность хладнокровных переговоров; тут они нередко оказывались бы слабее всякой другой нации и могли бы утратить посредством своих трактатов то, что приобрели своим оружием.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 359 – 360.

Вопросы и задания

1. Заполните таблицу «Монтескьё о роли географического фактора в историческом процессе».

2.Заполните таблицу «Оценка взглядов Монтескьё на роль географического фактора в историческом процессе». Перечислите положения Монтескьё, мотивируйте, почему они представляются вам спорными или бесспорными.

5. Монтескьё Ш.Л.

[Об истории России] Монтескьё стал свидетелем Северной войны и выхода России на роль одной из ведущих европейских держав. Как и другие французские просветители, он внимательно следил за деятельностью Петра I, пытаясь объяснить успехи России с позиций рационалистической трактовки исторического процесса. Монтескьё, верный своей теории о роли географического фактора, объясняет неизбежность и относительную лёгкость перемен, произведённых Петром I, принадлежностью России к Европе, общими особенностями климата. Как видно из текста, Монтескьё, в отличие от многих современных ему мыслителей, свойственны некоторые элементы историзма. К истории России он подходит конкретно - исторически, по его мнению, реформы могут быть проведены успешно только тогда, когда они подготовлены предшествующим развитием страны. Он убеждён, что новая ступень в развитии общества не может быть произвольной, она обязательно является продолжением предшествующего этапа развития и возникает в неразрывной связи со своим прошлым.

[О реформах Петра I] Мы сказали, что законы являются частными и точно определёнными установлениями законодателя, а нравы и обычаи – установлениями народа в целом. Отсюда следует, что тот, кто желает изменить нравы и обычаи, не должен изменять их посредством законов: это показалось бы слишком тираническим; лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и иных обычаев.

Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своём народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями. Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено посредством обычаев, очень дурная политика.

Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра 1, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средство бороться с преступлениями: это наказания; есть средство для изменения обычаев: это примеры.

Лёгкость и быстрота, с которой этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нём слишком дурного мнения и что его народы вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью.

Он и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору, велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материи на платье, - и женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и заставили полюбить его и мужчин.

Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие нравы не соответствовали климату страны и были занесены в неё смешением разных народов и завоеваниями. Пётр 1 сообщил европейские нравы и обычаи европейскому народу с такой лёгкостью, которой он и сам не ожидал. Власть климата сильнее всех иных властей.

Итак, он не нуждался в законах для изменения нравов и обычаев своего народа; было бы достаточно, если бы он сообщил этому народу другие нравы и другие обычаи.

Народы, как правило, очень привязаны к своим обычаям, и лишать их этих обычаев при помощи насилия значит делать их несчастными: поэтому надо не изменять обычаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам изменил их.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 416 – 417.

Карл ХII

Этот государь, опиравшийся только на свои собственные силы, погубил себя потому, что строил замыслы, требовавшие для своего выполнения долгой войны, которая была не по силам его государству.

Он задумал сокрушить государство не в период упадка, а империю в период её зарождения. Для московитов война с ним явилась хорошей школой. После каждого поражения они приближались к победе и, терпя внешний урон, научались внутренней обороне.

Блуждая по пустыням Польши, которые как бы стали частью Швеции, он считал себя повелителем мира, между тем как его главный враг укреплялся против него, теснил его, утверждался на берегах Балтийского моря и частью разрушал, частью завоёвывал Ливонию.

Швеция походила на реку, течению которой дали другое направление, поставив плотину у её истока.

Не Полтава погубила Карла, он все равно погиб бы, если не в этом, так в другом месте. Случайности фортуны можно легко исправить, но нельзя отразить события, постоянно порождаемые природой вещей.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 282 – 283.

Вопросы и задания

1. Согласны ли Вы с утверждением Монтескьё, что Пётр I напрасно использовал силу при проведении в России реформ?

2. В чём проявляется историзм Монтескьё?

6. Монтескьё Ш.Л.

О богатствах, извлечённых Испанией из Америки Пример текста Монтескьё, посвящённого экономической истории. Учёный весьма компетентно анализирует экономический сюжет, излагает ход событий, приведший к тяжёлым экономическим последствиям для Испании, вступлению её в длительный период стагнации. Речь идёт о т. н. «революции цен» XVI века– быстром повышении товарных цен в европейских странах, вызванном массовым привозом из недавно открытой Америки золота и серебра. Некоторые положения Монтескьё позволяют видеть в нём предшественника физиократов – сторонников экономической школы, утверждавшей, что «чистый продукт» создаётся только сельскохозяйственным трудом. Многие оценки Монтескьё по рассматриваемой проблеме были приняты последующими историками, сохранили своё значение до настоящего времени.

Если Европа получила столько выгод от торговли с Америкой, то естественно было бы думать, что самые большие выгоды выпали при этом на долю Испании. Она вывезла из Нового Света колоссальное количество золота и серебра, несравненно превосходившее то, которое имелось в Европе до этой поры.

Но, - чего никто не мог бы предположить, - бедность преследовала её по пятам. Филипп II, наследовавший Карлу Y, был вынужден понести знаменитое, всему миру известное банкротство; ещё ни одному государю не пришлось столько вынести от ропота, дерзости и возмущений своих всегда дурно оплачиваемых войск.

С этого времени испанская монархия неизменно склонялась к упадку по той причине, что в самой природе её богатств заключался внутренний естественный порок, который уничтожал их и с каждым днём проявлялся всё сильнее.

Золото и серебро – богатство фиктивное, состоящее из знаков. Знаки эти очень прочны и по самой своей природе разрушаются очень медленно. Но, чем более возрастает их количество, тем более они обесцениваются, потому что они начинают представлять меньшее количество вещей.

Завоевав Мексику и Перу, испанцы забросили разработку естественных богатств в погоне за богатством, состоящим из этих обесценивающихся знаков. Золото и серебро были очень редки в Европе. Испания, внезапно ставшая обладательницей огромного количества этих металлов, увлеклась надеждами, которых ранее никогда не имела. Богатства, найденные ею в покорённых странах, составляли лишь малую часть того, что находилось в их рудниках. Индейцы скрыли часть этих богатств; кроме того, этот народ, у которого золото и серебро служили лишь для украшения храмов его богов и дворцов его государей, не разыскивал эти металлы так жадно, как мы; наконец, он не обладал искусством добывать металлы из любых рудников, и разрабатывал только те рудники, где отделение их производится огнём, так как ему неизвестно было употребление ртути, а может быть, и сама ртуть.

Между тем количество денег в Европе скоро удвоилось, что отразилось на ценах всех товаров, которые так же увеличились вдвое.

Испанцы рылись в рудниках, прокапывали горы, изобрели машины для вычерпывания воды и, ставя ни во что жизнь индейцев, нещадно заставляли их работать. Когда количество денег в Европе удвоилось, получаемая от них Испанией прибыль уменьшилась вдвое, так как она каждый год получала всё то же количество металла, который стал вдвое дешевле.

По прошествии некоторого времени количество денег снова вдвое увеличилось, а прибыль соответственно вдвое уменьшилась.

Она уменьшилась даже больше чем вдвое, и вот почему.

Чтобы извлечь золото из рудников, обработать его надлежащим образом и перевезти в Европу, требовались определённые издержки. Положим, что величина их выражается отношением 1 к 64; после того как количество денег удвоилось и, следовательно, цена их стала вдвое меньше, величина издержек выражалась отношением 2 к 64, так что корабли, привезшие в Испанию прежнее количество золота, на самом деле привозили туда товар, который ценился вдвое дешевле, а стоил вдвое дороже.

Идя, таким образом, от удвоения к удвоению, мы обнаружим, каким образом прогрессировали причины истощения испанских богатств… Португальцы нашли в Бразилии так много золота, что неизбежным последствием этого должно быть значительное уменьшение прибыли у испанцев, а так же и у них самих.

Не раз приходилось слышать мне жалобы на недальновидность советников Франциска I, которые оттолкнули Христофора Колумба, предлагавшего им Индию. На самом деле, они, может быть, по своему неразумию поступили очень благоразумно.

Испания же уподобилась тому безрассудному королю, который испросил у богов, чтобы всё, до чего он коснётся, обращалось в золото, и потом был вынужден умолять их избавить его от такого бедствия.

Компании и банки, учреждённые многими народами, довершили упадок золота и серебра в качестве знаков стоимости товаров, так как посредством новых фикций они до такой степени размножили эти знаки, что золото и серебро утратили своё исключительное значение и должны были подешеветь.

Таким образом, публичный кредит заменил собою рудники и этим ещё больше уменьшил доходность испанских рудников.

Правда, голландцы посредством своей торговли с Ост-Индией придали некоторую ценность испанским товарам, так как в обмен на произведения Востока они вывозили деньги и этим освобождали Испанию и Европу от некоторой части товаров, имевшихся там в избытке.

Эта торговля была одинаково выгодна как для занимавшихся ею народов, так и для Испании, которую она, казалось бы, затрагивала лишь косвенно.

На основании всего сказанного можно судить о тех постановлениях испанского совета, которыми запрещалось употреблять золото и серебро для позолоты и тому подобных излишеств.

Это все равно, как если бы голландские штаты запретили потребление корицы.

Сказанное мною не относится ко всем рудникам вообще:

рудники Германии и Венгрии, дающие очень немного сверх стоимости их разработки, очень полезны. Они находятся на территории самого государства и дают работу множеству людей, потребляющих излишние припасы страны. Это, собственно говоря, отечественная мануфактура.

Рудники Германии и Венгрии содействуют развитию земледелия, а разработка рудников Мексики и Перу разрушает его.

Америка и Испания – две державы, подвластные одному и тому же государю; но Америка – главная, а Испания – лишь побочная держава. И тщетно политика хочет привлечь главную державу к побочной; Америка всегда привлекает к себе Испанию.

В Америку ежегодно привозится товаров на сумму около 50 миллионов, причём доля Испании составляет всего 2,5 миллиона. Таким образом, Америка ведёт торговлю на 50 миллионов, а Испания – на 2,5 миллиона.

Доходы, зависящие от случая, не связанные ни с промышленностью страны, ни с численностью её населения, ни с её земледелием, составляют самый дурной род богатства. Испанский король, получающий огромные суммы от своей таможни в Кадиксе, является лишь очень богатым человеком в очень бедном государстве. Всё идёт от иностранцев к нему почти без всякого участия его подданных; эта торговля не зависит от хорошего или бедственного состояния его государства.

Этот государь был бы гораздо могущественнее, если бы ту же сумму, которую доставляет ему кадикская таможня, он получал от каких-либо провинций Кастилии. Его личное богатство было бы тогда следствием богатства его страны; его благоденствующие провинции оказали бы влияние на все прочие; всем им вместе стало бы легче нести общие тяготы, и вместо великой сокровищницы Испания имела бы великий народ.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955С. 477 – 480.

Вопросы и задания

1. Дайте сжатое изложение, по Монтескьё, причин бедности Испании.

2. Можно ли извлечь из текста Монтескьё какие-либо уроки для изучения истории других стран, в том числе и России?

7. Монтескьё Ш.Л.

Как торговля проложила себе в Европе путь среди варварства Перед нами пример текста Монтескьё, посвящённого истории социального института. Обращает на себя внимание компетентный анализ мыслителем экономических проблем. Ясно видно на стороне какого социального слоя находятся симпатии автора.

Он негативно оценивает схоластиков - клерикалов и корыстолюбие феодальных правителей, стоящих на пути развития торговли, предстаёт безусловным сторонником свободного развития товарно-денежных отношений. Под «кротким управлением», о котором говорится в последнем абзаце, имеется в виду одно из главных требований либерализма: максимальное ограничение вмешательства государства в экономическую жизнь. Анализ проводится Монтескьё с позиций методологии рационализма, все неудачи и успехи развития торговли он связывает с ошибками или прозрениями человеческого разума.

Перенесённая в Европу философия Аристотеля пришлась по вкусу людям утончённого ума, которые во времена невежества слывут за умных людей. Схоластики пристрастились к ней и заимствовали у этого философа множество мнений о займе под проценты, вместо того, чтобы руководствоваться в этом деле простыми правилами Евангелия. Они осудили проценты безусловно, во всех случаях. Вследствие этого торговля, бывшая до тех пор профессией людей низкого происхождения, стала к тому же и профессией людей нечестных, так как, запрещая какое-либо дело, само по себе дозволительное или необходимое, мы тем самым только принуждаем быть нечестными людей, которые им занимаются.

Тогда торговля перешла в руки народа, считавшегося в то время презренным, и вскоре её перестали отличать от самого ужасного ростовщичества, от монополий и всех бесчестных средств добывания денег.

Евреи, обогащавшиеся посредством своих вымогательств, в свою очередь подверглись столь же жестокому ограблению со стороны государей, что утешало народ, но не облегчало его положения.

По тому, что происходило в Англии, можно судить о том, что делалось в других странах. Король Иоанн, пожелав завладеть имуществом евреев, заключил их в тюрьмы, и у редкого из заключённых не было там хотя бы выколото по одному глазу.

Так этот король отправлял правосудие. Один из евреев, у которого вырвали семь зубов, по одному в день, дал на восьмой день 10 тысяч серебряных марок. Генрих III вытребовал у йоркского еврея Аарона 14 тысяч марок серебром для себя и 10 тысяч для королевы. В те времена проявляли жестокое насилие, делая то, что теперь совершается в Польше несколько более умеренно. Не имея возможности запустить руку в кошелёк своих подданных по причине их привилегий, короли подвергали пытке евреев, которые не считались гражданами.

Наконец, вошло в обычай конфисковывать всё имущество у евреев, принимавших христианство. О существовании этого странного обычая мы знаем по изданному в его отмену закону. Причины, приводимые для его объяснения, были вздорные. Говорили, что евреев хотели испытать и совершенно очистить от власти дьявола. Но очевидно, что эта конфискация была для короля и сеньоров своего рода возмещением за те поборы, которые они взимали с евреев и которых лишались при переходе последних в христианство. В те времена на людей смотрели, как на земельные участки. Я хочу лишь мимоходом отметить, как из века в век издевались над этим народом. У евреев конфисковывали имущество, когда они выражали желание стать христианами, а вскоре их стали сжигать за то, что они не хотели принимать христианства.

И всё же торговля пробивала себе путь из самых глубин насилия и отчаяния. Евреи, которых изгоняли попеременно то из одной, то из другой страны, нашли средство обезопасить своё имущество и этим навсегда лишили государей возможности изгонять их, так как государи, весьма желавшие избавиться от них, не имели никакого желания избавиться от их денег.

Они изобрели вексель, посредством которого торговля ограждалась от насилия и могла удержаться повсюду, так как благодаря ему имущество богатейших торговцев принимало неуловимую форму, в которой оно могло переноситься всюду, не оставляя следа нигде.

Богословы были вынуждены ограничить свои предписания, и торговля, которой силой было навязано бесчестие, возвратилась, так сказать, в лоно чести.

Итак, умствованиям схоластиков мы обязаны всеми бедствиями, сопровождавшими разрушение торговли, а корыстолюбию государей – изобретением вещи, которая некоторым образом поставила торговлю вне их произвола.

С этого времени государям пришлось проявлять благоразумие, о котором они прежде и не помышляли, так как установленная опытом несостоятельность крутых мер власти ясно доказывала, что благоденствие может быть достигнуто только кротким управлением.

Перевод А.Г. Горнфельда и М.М. Ковалевского.

Монтескьё Ш.Л. Избранные произведения. М.: Госполитиздат, 1955. С. 472 – 474.

Вопросы и задания

1. Какие положения текста позволяют отнести Монтескьё к сторонникам общественных преобразований в интересах буржуазии?

2. Почему исторический анализ, проведённый Монтескьё, может быть охарактеризован, как принадлежащий просветителю – рационалисту XVIII века?

Семинар № 5. Исторические взгляды Вольтера Вопросы

1. Жизнь и деятельность Вольтера.

2. Вольтер о предмете и задачах исторического познания.

3. Вольтер о истории России.

Доклады и сообщения

1.Жизненный путь Вольтера.

2.История создания труда Вольтера «Россия в царствование Петра Великого».

Источники Библиотека Вольтера: Каталог книг. М.; Л.: АН СССР, 1961.

Вольтер. Собрание сочинений: В 3 –х томах. М.: Сигма – пресс, 1998.

Вольтер. Бог и люди: Статьи, памфлеты, письма. В 2 -х томах. М.: АН СССР, 1961.

Вольтер. Избранное. М.: Терра, 1998. 544 с.

Вольтер. Избранные произведения. М.: Художественная литература, 1947. 644 с.

Вольтер. История Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России. СПб.: Лимбус – пресс, 1999. 297 с.

Вольтер. Философские сочинения. М.: Наука, 1988. 750 с.

Письма Вольтера. М.; Л.: АН СССР, 1956. 431 с.

Новые тексты переписки Вольтера. Письма к Вольтеру. Л.:

Наука, 1970. 447 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 24 - 35.

Дополнительная литература Алексеев М.П. Вольтер и русская культура // Вольтер: Статьи и материалы. Л.: ЛГУ, 1947. С. 7 – 12.

Альбина Л.Л. Вольтер – историк в своей библиотеке // Новая и новейшая история. 1979. №2. С. 145 – 154.

Артамонов С.Д. Вольтеровская «История Карла XII» // Вопросы истории. 1972. № 6. С. 210 – 214.

Артамонов С.Д. Вольтер и его век. М.: Просвещение, 1980. 223 с.

Беркова К.Н. Вольтер. М.: Соцэкгиз, 1931. 220 с.

Виппер Р.Ю. Общественные учения и исторические теории XVIII

XIX веков: Теории прогресса. Иваново: Основа, 1925. 196 с.

Волгин В.П. Политические идеи Вольтера // Известия АН СССР. Серия истории и философии. Т. II. №1. 1945. С. 3 – 13.

Волгин В.П. Вольтер – историк // Исторический журнал.

1945. № 4. С. 64 – 70.

Волгин В.П. Историческое значение Вольтера // Вольтер:

Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 5 – 56.

Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке. М.: АН СССР, 1958. 415 с.

Вольтер: По Коллини, Ваньеру, Штраусу и другим. СПб.:

Товарищество «Знание», 1899. 150 с.

Вольтер в России: Библиографический указатель 1735 – 1995.

Русские писатели о Вольтере. М.: Рудомино, 1995. 388 с.

Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. 170 с.

Вольтер: Статьи и материалы. Л.: ЛГУ, 1947. 222 с.

Вольтер. Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. 499 с.

Державин К.Н. Китай в философской мысли Вольтера // Вольтер. Статьи и материалы: Л.: ЛГУ, 1947. С. 86 – 114.

Державин К.Н. Вольтер. М.: АН СССР, 1946. 484 с.

Заборов П.Р. Русская литература и Вольтер: XVIII – первая треть XIX века. Л.: Наука, 1978. 245 с.

Косминский Е.А. Вольтер как историк // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 151 –182.

Косминский Е.А. Лекция 15: Историография Просвещения во Франции: Вольтер как историк // Историография средних веков. V в.

– середина XIX в. Лекции. М. МГУ. 1963. С. 187 – 202.

Кузнецов В.Н. Франсуа Мари Вольтер. М.: Мысль, 1978. 223 с.

Кулябко Е.С., Соколова Н.В. Источники вольтеровской «Истории Петра» // Французский ежегодник. 1964. М.: АН СССР,

1965. С. 274 – 278.

Люблинский В.С. Вольтер в советских фондах // Вольтер:

Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 315 – 338.

Люблинский В.С. Новое в русских связях Вольтера // XVIII век. Сборник № 3. М.; Л.: АН СССР, 1958. С. 432 – 439.

Люблинский В.С. Подлинники переписки Вольтера с Екатериной II // Французский ежегодник. 1967. М.: АН СССР, 1968.

С. 266 – 273.

Люблинский В.С. Библиотека Вольтера: Исторический очерк // Люблинский В.С. Книга в истории человеческого общества. М. Наука, 1972. С. 265 – 321.

Момджян Х.Н. Вольтер // Момджян Х.Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки. М.: Мысль, 1983. С. 109 – 128.

Нечкина М.В. Вольтер и русское общество // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 57 – 94.

Шахов А. Вольтер и его время. Лекции по истории французской литературы, читанные в Московском университете. СПб.:

Типография Тренке и Фюсно, 1907. 352 с.

ТЕКСТЫ

1. Вольтер

–  –  –

Текст является фрагментом большой статьи Вольтера «История», одной из наиболее важных в Энциклопедии среди посвящённых вопросам теории исторического познания. Статья опубликована в восьмом томе (1765 год). Предлагаемый отрывок позволяет уяснить представление просветителей о целях исторического исследования, призванного, по их мнению, выявить пути «разумного» развития общества, дать рекомендации по его совершенствованию.

Эта польза состоит в сравнении законов и нравов чужих стран с собственными, которое может сделать государственный деятель или гражданин; это сравнение побуждает современные нации соревноваться друг с другом в искусствах, торговле, земледелии. Крупные ошибки в прошлом очень полезны во всех отношениях. Нельзя не напоминать вновь и вновь о преступлениях и несчастьях, причинённых бессмысленными распрями. Бесспорно, что напоминание о них мешает их повторению. Знаменитый маршал Саксонский добывал всеми способами сведения о том, что он называл «позициями», именно потому, что он прочёл подробные известия о битвах при Креси, Пуатье, Азенкуре, Сен-Кантене, Гравелине и т.д.

Примеры оказывают большое влияние на ум государя, если он читает со вниманием. Тогда он увидит, что Генрих IV начал свою большую войну, которая должна была изменить европейскую систему, только после того, как достаточно обеспечил основу для такой войны, чтобы иметь возможность выдержать её в течение многих лет без всякой финансовой поддержки.

Он увидит, что королева Елизавета, благодаря лишь одним ресурсам торговли и разумной экономии могла сопротивляться могущественному Филиппу Второму и что из сотни кораблей, высланных ею в море против непобедимого флота, три четверти были поставлены торговыми городами Англии.

То, что при Людовике XIV территория Франции не пострадала за все девять лет неудачнейшей войны, доказывает пользу пограничных крепостей, которые он построил. Напрасно автор труда о причинах падения Римской империи порицает Юстиниана за то, что он проводил такую же политику, что и Людовик XIV. Ему следовало бы порицать лишь тех императоров, которые не позаботились о пограничных крепостях и открыли ворота империи перед варварами.

Наконец, большая польза современной истории и её преимущество перед древней состоит в том, что она учит всех властителей тому, что, начиная с ХV века страны всегда объединялись против чрезмерно усилившейся державы. Эта система равновесия была неизвестна древним и в этом причина успеха римского народа, который, создав армию, превосходившую войска других народов, подчинил их один за другим от Тибра до Ефрата.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

Примечания Маршал Саксонский (1696 – 1750) – маршал Франции. Выиграл ряд крупных сражений в войнах за польское и австрийское наследство. Автор военно-теоретических работ. Предугадал многие пути развития военного дела во второй половине XVIII века.

Битва при Креси – селение в Северной Франции. Здесь 26 августа 1346 года английские войска разгромили французские.

Победа англичан была одержана благодаря действиям лучников.

Битва при Пуатье – город во Франции, около которого произошла одна из важнейших битв Столетней войны между англичанами и французами. Завершилась разгромом французских рыцарей, в первую очередь, благодаря действиям английских лучников.

Битва при Азенкуре – селение в Северной Франции, где 25 октября 1425 года произошла битва между англичанами и французами. Последние потерпели поражение.

Битва при Сен-Кантене – город во Франции на реке Сомме.

Здесь испанские войска в 1557 году разбили французскую армию в ходе войны между двумя странами (1552 – 1559).

Битва при Гравелине – город в Северной Франции. Здесь в 1558 году испанские войска одержали победу над французами.

Генрих IV (1553 – 1610) – король Франции с 1589 года, первый из династии Бурбонов. Во внешней политике придерживался антигабсбургской ориентации. Готовил большую войну с Габсбургами, но был убит, не успев начать её.

Королева Елизавета I Тюдор (1533 – 1603) – королева Англии с 1556 года.

Филипп Второй (1527 – 1598) – король Испании с 1556 года.

Непобедимый флот – «Непобедимая армада», отправленная в 1588 году Филиппом II для завоевания Англии. Половина кораблей погибла в результате атак английского флота и шторма.

Людовик XIV (1638 – 1715) – король Франции с 1643 года, из династии Бурбонов. В годы его правления на северной границе страны были построены мощные крепости.

Девять лет неудавшейся войны – речь идёт о Войне за испанское наследство (1701 – 1714). Велась Людовиком XIV против большой европейской коалиции во главе с Англией. В результате войны Франция утратила доминирующие позиции в Западной Европе. Вольтер неправильно называет число лет войны.

Юстиниан I – византийский император (527 – 565). Вёл активное строительство крепостей вдоль границ, особенно по Дунаю, с целью защиты от варваров.

Cистема равновесия – принцип международных отношений, согласно которому державы должны стремиться не допускать излишнего усиления одной из них, опасного для остальных. Использовался в документах международного права XVIII века.

Вопросы и задания

1. В чём видит Вольтер пользу исторического знания?

2. Сравните современные представления и представления просветителей XVIII века о пользе исторического знания.

2. Вольтер [О предмете истории] Отрывок из статьи «История». Историки Просвещения, прежде всего Вольтер, значительно расширили представление о предмете исторического исследования. Вольтеру принадлежит идея об изучении общества в целом, как системы и главного предмета исторического познания. Им была выдвинута идея изучения истории промышленности, хозяйственной жизни, техники, реализованная его последователями в Энциклопедии. Не случайно её полное название Энциклопедия или Толковый словарь наук, искусств и ремёсел». Расширили просветители и географические границы исторического исследования, преодолев европоцентризм, господствовавший до них в изучении прошлого. Предлагаемый отрывок проникнут характерным для Вольтера скепсисом по отношению к взглядам историков предшествующих эпох.

История - это изложение фактов, приведённых в качестве истинных, в противоположность басне, которая является изложением фактов ложных.

Существует история мнений, которая есть не что иное, как собрание людских заблуждений; история (механических) искусств является, возможно, самой полезной из всех, когда она сочетает изучение изобретений и прогресса (механических) искусств с описанием их механизма; естественную историю неточно называют историей, так как она составляет существенную часть физики.

История событий делится на священную и гражданскую.

Священная история - это ряд божественных и чудесных действий, с помощью которых богу было угодно некогда руководить еврейским народом, а ныне испытывать нашу веру. Я совсем не коснусь этого почтенного предмета.

Фундамент всякой истории составляют рассказы отцов детям, передаваемые из поколения в поколение; первоначально они являются лишь вероятными, но с каждым поколением степень вероятности падает. Со временем басня разрастается, а истина исчезает, поэтому происхождение каждого народа стало нелепицей. Например. египтянами в течение долгих веков правили боги, затем полубоги, наконец, в течение 11340 лет у них были цари, и в этот отрезок времени солнце четыре раза изменяло мест своего восхода и заката.

Финикийцы считали, что они жили в своей стране 30000 лет, и эти 30000 лет были заполнены такими же чудесами, что и египетская хронология. Известно, какие смехотворные чудеса царят в древней греческой истории. Римляне, как бы серьёзны они ни были, тем не менее наполнили баснями первые века своей истории. Этот народ, столь новый по сравнению с азиатскими, пятьсот лет не имел историков. Поэтому неудивительно, что Ромул считался сыном Марса, а его кормилицей была волчица, что он с 20 тысячами человек выступил из своей деревни Рим против 25 тысяч воинов из деревни сабинян, что впоследствии он стал богом, что Тарквиний старший рассёк камень ножом, и что весталка своим поясом протащила корабль по земле.

Самые ранние анналы всех наших современных наций не менее баснословны; эти дивные и невероятные вещи следует сообщать, но лишь как доказательство людского легковерия, они входят в историю мнений.

…Та история, которую мы называем древней и которая на самом деле является недавней, охватывает только три тысячи лет,

Для более ранних времён мы можем строить лишь некоторые предположения, - она сохранилась только в двух светских трудах

В китайской хронике и в истории Геродота. Древние китайские хроники касаются лишь своей отделённой от прочего мира империи. Геродот, более для нас интересный, рассказывает обо всей известной тогда земле. Он очаровал греков рассказами, содержащимися в девяти книгах его истории, новизной труда, красотой слога и в особенности своими баснями. Почти всё, что он рассказывает со слов чужеземцев, - баснословно, но всё то, что он видел сам, - верно… История Римской империи заслуживает нашего наибольшего внимания, так как римляне были нашими учителями и законодателями. Их законы ещё до сих пор в силе в большинстве наших провинций, их язык ещё живёт, и долгое время после их гибели он был единственным языком, на котором составлялись публичные акты в Италии, Германии, Франции, Испании, Англии, Польше.

При разделе Римской империи на Западе установился новый строй, тот, что называется средневековым. Его история есть варварская история варварских народов, которые, став христианами, не сделались от этого лучше.

В то время, как Европа была столь потрясена, в У11 веке появляются арабы, до сих пор остававшиеся в своих пустынях. Они распространяют свою власть и господство на Переднюю Азию, Африку, завоёвывают Испанию; их сменяют турки, которые учреждают столицу своей империи в Константинополе в середине ХУ века.

В конце именно этого века был открыт Новый Свет, и вскоре после этого европейская политика и искусства приобрели новые формы.

Искусство книгопечатания и возрождение наук приводят к появлению, наконец, довольно точных исторических трудов вместо смехотворных хроник, погребённых в монастырях со времени Григория Турского.

Вскоре каждая нация Европы получает своих историков. Прежняя скудость оборачивается излишеством: не остаётся города, который не хотел бы иметь свою собственную историю. Читатель подавлен громадой мелочей. Тот, кто хочет научиться, должен ограничиться ходом крупных событий и избегать всех мелких частных фактов, которые ему мешают; во множестве переворотов он улавливает дух времени и нравы народов.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

1978. С. 7 – 12.

Примечания Ромул (VIII в. до н.э.) – согласно античным преданиям основатель Рима и его первый царь. Предание гласило, что Ромул на конях своего отца был вознесён на небо и там обрёл бессмертие.

Сабиняне (сабины) – италийские племена, соседствовавшие с Римом во времена Ромула. Согласно преданию, похищение римлянами сабинских женщин привело к межплеменной войне, а затем объединению врагов в единый «римский народ».

Тарквиний Приск (Древний) – (конец VII – начало VI вв. до н.э.). Пятый царь Древнего Рима.

Весталка – в Древнем Риме жрица государственного культа богини Весты, поддерживавшая священный огонь в её храме.

Китайская хроника – первые китайские хроники появились во второй половине первого тысячелетия до н.э.

Геродот (между 490 и 480 – около 425 до н.э.) – великий древнегреческий историк, уже во времена античности называемый «отцом истории».

Григорий Турский (около 540 – около 594), епископ Тура.

Его «История франков» является основным источником, характеризующим франкское общество эпохи Меровингов.

Вопросы и задания

1. Сравните определение понятия истории (как отрасли исторического знания), даваемое Вольтером с современными определениями. При подготовке ответа используйте современные справочники.

2. Сравните структуру исторического знания в представлении Вольтера с современными представлениями. При подготовке ответа используйте современные справочники.

3. Сравните представления Вольтера об исторических источниках с современными представлениями.

4. Приведите примеры критического отношения Вольтера к предшествующим историкам.

5. Как относится Вольтер к библейской истории?

6. Какими примерами можно проиллюстрировать отход Вольтера от европоцентризма при изучении исторического процесса?

3. Вольтер Об исторической достоверности Раздел статьи «История». При чтении хорошо видно как далеко ушла историческая наука XIX и XX веков в разработке критериев достоверности, верификации (проверки истинности).

В распоряжении Вольтера и других просветителей имелась только так называемая « теория здравого смысла», которую и излагает автор статьи.

…Всякая достоверность, не обладающая математическим доказательством, есть лишь высшая степень вероятности. Иной исторической достоверности не существует.

Когда лишь один Марко Поло первым рассказал о размерах и населённости Китая, он не вызвал к себе доверия, да и не мог его требовать. Португальцы, пришедшие в эту обширную империю спустя многие века, придали этим сведениям вероятность. Ныне они бесспорны в силу той бесспорности, которую порождают единодушные утверждения тысячи очевидцев разных народов, так что никто не может опровергнуть их свидетельств.

Если бы лишь два - три историка описали приключения короля Карла XII, который вопреки желанию своего благодетеля султана упорно не покидал его владения и сражался вместе со своей свитой против армии янычар и татар, я воздержался бы от суждения; но после бесед со многими очевидцами, которые ни разу не подвергли эти действия сомнению, пришлось в них поверить, ибо, в конце концов, хотя они не были ни разумными, ни обычными, тем не менее, не противоречат законам природы и характеру героя.

Историю человека в железной маске я мог бы считать романом, если бы узнал о ней только от зятя врача, лечившего этого человека на его смертном одре. Но поскольку офицер, охранявший его тогда, также подтвердил мне факты, равно как и все, кто должны были быть о них осведомлены, а дети государственных министров, хранивших эту тайну, ещё живы и осведомлены также, как и я, то я придал этой истории большую степень вероятности, хотя, однако, и меньшую, чем та, которая заставляет поверить в события, происшедшие в Бендерах, ибо те имеют больше свидетелей, чем жизнь человека в железной маске.

Не следует верить тому, что противоречит естественному ходу вещей, если это только не относится к людям, вдохновлённым божественным разумом. В статье «Достоверность» данной Энциклопедии содержится большой парадокс, ибо утверждается, что нужно доверять всему Парижу, который будет говорить, что видел воскрешение мёртвого, точно так же как верят всему Парижу, когда он говорит, что выиграна битва при Фонтенуа.

Но очевидно, что свидетельство всего Парижа о невероятном событии не может быть равным свидетельству Парижа о событии возможном. В этом и заключаются первые понятия разумной метафизики. Наша Энциклопедия служит истине; одна статья должна исправлять другую, и если содержится какая-либо ошибка, она должна быть отмечена более сведущим человеком.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

Примечания Марко Поло (около 1254 – 1324) – выдающийся венецианский путешественник. Семнадцать лет провёл в Китае. Многие из его рассказов, считавшиеся выдумками, впоследствии подтвердились.

Приключения Карла XII – смотри ниже отрывок «Карл в Бендерах».

История человека в железной маске – Вольтер говорит о неизвестном заключённом, находившемся с 1679 года в крепости Пиньероль, а затем в Бастилии, где он и умер в 1703 году.

Статья «Достоверность» данной Энциклопедии – опубликована о втором томе Энциклопедии (1752). Принадлежит аббату Жану Мартену де Прадо. Русский перевод дан в книге «История в Энциклопедии Дидро и Д?Аламбера» (Л.: Наука, 1978. С. 20 – 57).

Битва при Фонтенуа – одно из крупных сражений Войны за австрийское наследство, произошедшее 11 мая 1745 года между союзными англо-голландско-ганноверскими и французскими войсками. Французы под командованием Морица Саксонского наголову разгромили противника.

Вопросы и задания

1. Изложите «теорию здравого смысла», назовите используемые при её применении критерии достоверности.

2. Чем отличаются представления историков XVIII века и наших современников при выявлении достоверности исторических сведений?

4. Вольтер Предисловие к «Истории Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России» (изданию 1732 года) В 1731 году Вольтер издал своё первое крупное историческое сочинение «Историю Карла XII», занимательную биографию короля – авантюриста. Уже через год понадобилось второе издание повествования, пользовавшегося большим успехом. Книга была создана в противовес многочисленным историческим сочинениям плохо читаемых публикой, написанных сухим языком, наполненных генеалогией, незначительными подробностями. Вольтер, наоборот, пишет книгу подчёркнуто занимательно, живо, блестящим литературным стилем. Интерес читателя постоянно поддерживается ярким описанием батальных сцен, проникновением в тайны политической борьбы, динамичным изложением событий. Для книги характерны мастерски выполненные исторические портреты с глубоким проникновением в психологию героев.

/…/ Сию историю короля шведского Карла XII ни в каком смысле не следует относить к великому множеству тех книг, каковые уже наскучили читающей публике. Ведь государь сей, равно как и соперник его Пётр Алексеевич, несравненно его превосходивший, был, по мнению всего света, замечательнейшей личностью из всех, явившихся на протяжении двадцати столетий.

Однако же приступить к описанию его жизни побудило нас не только стремление поведать о делах и событиях необычайных.

Мы полагали, что чтение такой книги может оказаться небесполезным и кому-нибудь из государей, ежели попадётся она им в руки, и тогда исцелятся они от безумной мании завоевательства, ибо где тот монарх, который может сказать: у меня больше отваги и добродетели, душа моя сильнее, а тело выносливее; я лучше знаю войну, и войско моё превосходит то, что было у Карла XII?

И если уж, обладая всеми сими преимуществами и одержав столько побед, король сей был толико несчастлив, то на что могут надеяться другие, вдохновляемые таковыми же амбициями, но при меньших талантах и возможностях?

История сия составлена по рассказам людей известных, проживших немало лет рядом с Карлом XII и императором Московии Петром Великим. А поелику сии очевидцы уже удалились в страну свободную, и прошло несколько лет после кончины обоих сих государей, то и не было у них никакого интереса к сокрытию истины. Воспоминания свои представили нам: господин Фабрис, семь лет бывший приближённым к особе Карла XII; господин де Фьервиль, французский посланник; господин де Вильлонг, полковник шведской службы, и господин Понятовский, также полковник.

Ни единое из приведённых нами свидетельств не осталось без подтверждения очевидцев, пользующихся безупречной репутацией. Поэтому история сия совершенно не похожа на те брошюры, каковые появлялись до сего времени под названием жизнеописаний Карла XII. И если мы пренебрегли несколькими незначительными стычками между шведскими и московитскими отрядами, то лишь потому, что писали о шведском короле, но не о его офицерах, командовавших этими отрядами. Да и в том, что касается самого короля, было взято лишь наиболее интересное.

По нашему убеждению история государя должна содержать в себе лишь то из содеянного им, что достойно памяти потомства.

/…/ Если кто-либо из государей или министров, усмотрит в сём труде неприятные для себя истины, пусть он вспомнит о том, что, будучи мужем государственным, он обязан давать обществу ответ в своих делах и только таковым образом может претендовать на славу и величие; что история – это беспристрастный свидетель, а не льстивый угодник, и что единственный способ склонить людей к доброму о себе мнению заключается в деяниях добра.

Перевод Д. Соловьёва.

Вольтер. История Карла XII, короля Швеции и Петра Великого, императора России. СПб. Лимбус Пресс, 1999. С. 7 – 8.

Примечания Фабрис – барон, представитель голштинского герцога при Карле XII. В течение семи лет являлся одним из близких людей шведского короля. Находясь в Лондоне, Вольтер часто встречался с Фабрисом.

Фьервиль – маркиз, представитель французского короля при Карле XII. Один из важных информаторов Вольтера.

Вильлонг Роберт –французский дворянин на службе у Карла XII. Знакомый Вольтера.

Понятовский Станислав (1676 – 1762) – из рода польских магнатов, участник Полтавской битвы на стороне шведов, после которой бежал в Турцию. Адъютант Карла XII.

5. Вольтер [Карл XII в Бендерах] Приводимый отрывок рассказывает об одном из эпизодов бурной жизни шведского короля. После разгрома в Полтавской битве Карл XII с остатками войска сумел добраться до турецких владений и надолго обосновался в Бендерах. После событий, описываемых в отрывке, Карл был отвезён турками в одну из крепостей около Адрианополя, а затем отпущен султаном. Только в 1714 году ему через Венгрию и Германию, наконец, удалось вернуться в шведские владения..

Могущество Карла и слава шведов приближались к своему концу. Более десятка коронованных голов уже давно со страхом и завистью взирали на распространение господства Швеции далеко за её естественными пределами на Балтийском море – от Двины до Эльбы. Падение Карла пробудило вожделения всех сих государей.

Царь, превосходивший своими силами оных монархов вместе взятых, воспользовался своей победой, захватил Выборг и всю Карелию, наводнил Финляндию войсками и осадил Ригу, после чего послал русский корпус, чтобы вновь возвести на польский трон короля Августа. Московитский император заменил Карла в качестве арбитра Польши и севера Европы. Но если Карл слышал в этом лишь зов возмездия и славы, царь имел в виду только собственные свои выгоды. Шведский монарх помогал союзникам и преследовал врагов, не заботясь о плодах одержанных побед.

Пётр, напротив, вёл себя как мудрый государь, а не стремящийся к одной лишь славе герой, и споспешествовал польскому королю лишь ради приобретения для московитов в вечное их пользование Ливонии.

…Столь переменившаяся фортуна Карла преследовала его и в самонаималейшем: лагерь шведского короля под Бендерами со всеми его жилищами был затоплен водами Днестра. После сего шведы отъехали на несколько миль к селению Варница, и, словно бы по тайному предчувствию будущих событий, король велел построить там большой каменный дом, где можно было бы в случае нападения несколько часов выдерживать приступ. Против своего обычая он даже обставил его с роскошью, дабы внушить туркам большее почтение.

На тот же манер было сооружено ещё два дома, один для канцелярии, другой для королевского фаворита г-на Гротгусена. Пока король занимался сим строительством, как будто решив навсегда остаться в Турции, великий визирь, опасавшийся интриг и жалоб с его стороны, отправил в Вену германского резидента при Порте с просьбой пропустить шведского короля через наследственные владения Австрийского Дома. По прошествии трёх недель сей посланец возвратился с согласием Императорского Регентского Совета оказывать Карлу XII все подобающие почести и безопасно препроводить его в Померанию. Пока германский резидент исполнял сию комиссию, великий визирь отправил к королю трёх пашей с целью уведомить его о настоятельной необходимости покинуть пределы Турецкой империи.

…Шведский король домогался того, чтобы Порта отправила его через Польшу вместе с многочисленной армией. Но Диван решил выслать Карла с одним только почётным эскортом из семи – восьми тысяч человек и не в качестве короля – союзника, а лишь как гостя, от которого хотят отделаться. В соответствии с этим бендерский сераскир приехал в Варницу, где находился лагерь короля, и всячески старался убедить его не откладывать долее свой отъезд.

…Карл, возмущённый тем, что его чуть ли не выгоняют из владений султана, решил вообще не трогаться с места.

Получив повеление из Константинополя, бендерский паша сразу же отправился в Варницу и спросил у короля, согласен ли он уехать как друг, или же придётся исполнить отданный категорический приказ.

…Угроза привела Карла в бешенство: «Исполняй то, что тебе велено, но поди прочь с моих глаз!» В тот же день по приказанию паши королю перестали доставлять съестные припасы и сняли янычарскую охрану. Варницким полякам и казакам было сказано, что если они хотят получать еду, то должны перейти из шведского лагеря в Бендеры под покровительство Порты. Все они исполнили сие, при короле же остались только офицеры его свиты и триста шведских солдат против двадцати тысяч татар и шести тысяч турок.

Будем сражаться pro aris et focis».

Он галопом поскакал к дому, укреплённому насколько то было возможно; его охраняли сорок слуг, расставленные на манер часовых.

Сопровождающие его генералы, хотя и привыкшие к неустрашимому упорству Карла, всё-таки не могли не восхититься таковым хладнокровием и даже игривостью тона перед лицом целой неприятельской армии при десяти пушках. Всего за королём следовало несколько гвардейцев и слуг, не более чем двадцать человек.

Подъехав к дверям дома, увидели они осаждавших его янычар. Сотни две татар и турок уже проникли через окно внутрь и овладели всеми комнатами за исключением большой залы, где забаррикадировалась королевская прислуга. К счастию, зала была совсем рядом с той дверью, в которую хотели войти король и его свита. Карл спрыгнул с лошади с пистолетом в одной руке и шпагой в другой. Все остальные последовали за ним.

Янычары со всех сторон набросились на него. Их воодушевляли обещанные пашой восемь золотых дукатов каждому, кто хотя бы дотронется до короля при его пленении. Карл колол и валил замертво всех, кто только приближался к нему. Один из янычар упёр мушкет прямо в его лицо, и если бы рука турка не дрогнула от толчка бушующей свалки, король был бы убит на месте. Пуля скользнула по его носу, оторвала кусочек уха и раздробила руку генералу Хорду, который постоянно получал раны, когда находился рядом со своим повелителем.

Король воткнул шпагу в живот стрелявшего, а тем временем затворившиеся в зале слуги распахнули дверь, и он вместе со свитой стрелой влетел внутрь. Дверь сразу же захлопнули и завалили всем, что только оказалось под рукой. Теперь их было около шестидесяти человек: офицеры. гвардейцы, секретари, камердинеры и прочая прислуга.

Тем временем ворвавшиеся татары и янычары грабили всё, что только было в комнатах. «Ну что ж, пора уже выгнать из моего дома этих варваров», - сказал король. Встав во главе своих людей, он сам открыл дверь залы, выходившую в спальню, и они начали палить по скопившимся там грабителям.

Нагруженные добычей турки были ошеломлены при виде короля, коего привыкли они за прошедшее время почитать, и побросав оружие, стали выскакивать из окон и прятаться в подвалах. Карл воспользовался их замешательством и вместе с воодушевлёнными сим успехом шведами стал гонять ещё остававшихся по комнатам, убивая и нанося удары во все стороны. Через четверть часа дом был полностью очищен от нападавших.

В пылу боя король заметил двух янычар, спрятавшихся под его кроватью. Одного он прикончил ударом шпаги, но другой стал просить у него пощады. «Я дарю тебе жизнь, - сказал ему Карл, - при условии, что ты в точности расскажешь паше обо всём, здесь происшедшем». Турок поклялся исполнить сие условие, и ему позволили по примеру всех прочих выпрыгнуть в окно.

Снова став хозяевами дома, шведы забаррикадировали теперь и окна. Оружия у них было вполне достаточно; та комната, где хранилось множество мушкетов и порох, не подверглась разорению, и весь сей арсенал они употребили теперь в дело. Смертоносная пальба из окон чуть ли не в упор унесла за четверть часа жизни по меньшей мере двух сотен янычар.

Пушечные выстрелы не могли разрушить дом, ибо камни, из коих он был сложен, оказались столь мягкими, что ядра лишь пробивали в них дыры, но не могли повалить сами стены.

Татарский хан и паша хотели взять короля живым и, видя к вящему своему позору, что потеряли уже столько людей из целой армии, осаждавшей каких-то шестьдесят человек, решили поджечь дом, дабы принудить Карла выйти из него и сдаться. С этой целью начали они пускать зажжённые стрелы на крышу, в окна и в двери. За какую-нибудь минуту дом запылал, и загоревшаяся крыша должна была вот-вот обрушиться на шведов, однако король с полнейшим спокойствием распоряжался тушением огня.

Увидев бочонок с какой-то жидкостью, он самолично опорожнил его прямо на пламя, но в бочонке оказалась водка, отчего пожар запылал с ещё большей силой. Зала, где сгрудились шведы, наполнилась едким дымом, а из-под дверей стали наползать языки пламени. Одна половина крыши уже провалилась внутрь дома, остатки второй высыпались наружу.

В сей крайности один из гвардейцев по имени Вальберг решился крикнуть, что надобно сдаться. «Странный человек, - сказал Карл, - он не понимает сколь более славно сгореть живым, нежели попасть в плен!» Другой гвардеец, Розен, заметил, что у соседнего дома, где помещалась канцелярия, каменная крыша, и поэтому он безопасен от пожара. Надо сделать вылазку и пробиться к нему, а там уже держать оборону. «Вот настоящий швед!»

– вскричал король и, поцеловав его, тут же поздравил полковником. «Вперёд, друзья мои, берите как можно больше пороха и пуль. Будем пробиваться шпагами».

Окружавшие горящий дом турки с ужасом и восхищением смотрели на то, что никто не выходит наружу. Но ещё более поразились они, когда из открывшихся дверей выбежали шведы во главе с королём и яростно набросились на них. Карл и офицеры были вооружены шпагами и пистолетами. Едва отворилась дверь, каждый сделал по два выстрела, и тут же, бросив пистолеты, все они выхватили шпаги и отбросили турок более чем на пятьсот шагов. Но в следующее мгновение маленький сей отряд был окружён. Король, носивший всегда ботфорты, зацепился шпорами и упал. Двадцать янычар навалились на него, он только подкинул вверх свою шпагу, чтобы избежать позора самому её отдать в руки врага. Турки принесли его в главную квартиру паши, словно больного, которого боятся потревожить лишним движением.

Как только Карл понял, что он уже схвачен, буйный его нрав и воспалённая ужасным боем ярость неожиданно сменились спокойствием и кротостию. У него не вырвалось ни единого нетерпеливого слова, ни единого гневного взгляда не явилось на его лице. Одновременно с ним были захвачены его офицеры и тут же ограблены до нитки. Всё это случилось 12 февраля 1713 года….

Перевод Д.В. Соловьёва.

Вольтер. Карл в Бендерах: Главы из книги «История Карла XII» // Звезда. 1998. № 4. С. 103 – 110.

Примечания Король Август II Сильный (1670 – 1733) - саксонский курфюрст и польский король 1697 – 1706 и 1710 – 1733. Был отстранён временно от польского престола Карлом XII и возвратился на него после Полтавской победы при поддержке Петра I.

Гротгусен Христиан Альбрехт (1680 – 1713) – придворный Карла XII, казначей.

Диван – в Османской империи совещательный орган при султане, состоявший из высших сановников.

Сераскир (точнее: сераскер) – в Османской империи главнокомандующий. Вольтер ошибается, называя бендерского пашу сераскиром.

Паша - титул высших сановников в османской империи, среди них и правителей провинций.

Ретраншемент – внутренняя оборонительная линия укреплений.

Вынуждает противника, занявшего основные позиции, вести дальнейшее наступление под огнём обороняющихся.

Генерал Хорд Карл Густав (1674 – 1744) – шведский кавалерийский генерал. Был тяжело ранен в Полтавской битве, после которой оказался вместе с Карлом XII в Бендерах.

Генерал Дардорф (точнее Дальдорф) Юхан Валентин (? – 1715) – шведский генерал.

Генерал Спарре Аксель Аксельссон (1652 – 1728) – шведский генерал от инфантерии.

Pro aris et focis – «За алтари и очаги», т.е. сражаться за самое важное (латинское выражение, принадлежащее Цицерону).

Янычары – один из видов пехоты в Османской Турции.

Вплоть до конца XVII века принудительно набирался из христианских мальчиков. Янычары пользовались значительными привилегиями, часто выполняли полицейские функции.

Вопросы и задания (к тестам № 4 – 5)

1. Охарактеризуйте источниковую базу Вольтера. Чем она отличается от источниковой базы современного историка?

2. Назовите цели исторического сочинения в представлении Вольтера

3. В чём кроется секрет литературного мастерства Вольтера? Назовите используемые им художественные приёмы.

4. В чём заключается мастерство Вольтера как исторического портретиста?

5. В чём Вольтер противопоставляет Петра I и Карла XII как государственных деятелей?

6. Какими средствами переводчик придаёт тексту Вольтера колорит XVIII века?

7. На каких сторонах описываемого события акцентировали бы внимание историки, придерживающиеся других методологических подходов (провиденциалист, романтик, исторический материалист, позитивист, представитель школы «Анналов»)?

6. Вольтер [О работе над “Россией при Петре I”]

Переписка с Иваном Ивановичем Шуваловым – важнейший источник для понимания замысла труда Вольтера. И.И. Шувалов (1727 – 1797) – фаворит императрицы Елизаветы Петровны, покровительствовал деятелям просвещения и науки. Был первым куратором Московского университета. Через него велись все переговоры с знаменитым французом, прославившимся к этому времени созданием «Истории Карла XII», одним из самых популярных западноевропейских исторических сочинений первой половины XVIII века. Сбор фактического материала для Вольтера в России был поручен академикам М.В. Ломоносову и Г.Ф. Миллеру.

Вольтер – графу И.И. Шувалову

Не получив ещё записей, коими вы, Ваше сиятельство, изволили обнадёжить меня, я хочу убедить вас хотя бы своим усердием, что стараюсь не остаться недостойным вашего внимания. Имею честь послать вам восемь глав «Истории Петра I», что является беглым наброском, сделанным мною по рукописным воспоминаниям генерала Лефорта, по «Дипломатическим сношениям Китая», по сочинениям Страленберга и Перри. Я не воспользовался «Жизнью Петра Великого», ошибочно приписанной некоему Руссе в Голландии. Это просто собрание сплетен и плохо выправленных ошибок; впрочем, проходимец, пишущий под вымышленным именем, не заслуживает никакого доверия. Я хотел бы знать, прежде всего, одобрите ли вы мой замысел и заметите ли мои старания сочетать историческую точность с чувством меры.

Я не считаю, сударь, что надобно всегда распространяться подробно о войнах, если подробности не служат для характеристики чего-либо великого и полезного. Анекдоты из личной жизни, думается мне, заслуживают внимания лишь постольку, поскольку они знакомят нас с нравами общества. Позволительно затронуть некоторые слабости великого человека, тем паче, если он избавился от них. Например, несдержанность царя по отношению к генералу Лефорту может быть упомянута, ибо раскаяние его должно являться назидательным примером; однако, если вы сочтёте, что этот анекдот лучше изъять, то я легко им пожертвую. Знайте, сударь, что моя основная задача – рассказать о благе, содеянном Петром I для своей родины, и описать его славные начинания, которым следует его августейшая наследница.

Льщу себя надеждой, что вы соблаговолите известить её величество о моём усердии и о том, что я продолжу свой труд с её соизволения. Я отлично знаю, что пройдёт некоторое время, пока я получу от вас записи, любезно предназначенные для меня. Чем нетерпеливее я буду ждать, тем будет приятнее получить их. Будьте уверены, сударь, что я ничем не пренебрегу, дабы воздать должное вашей империи. Я буду руководствоваться одновременно приверженностью к истории и желанием быть угодным вам. Вы могли бы избрать лучшего историка, но не могли бы довериться более усердному.

…Nota. Мне кажется существенным не озаглавливать этот труд «Жизнь» либо «История Петра I», - такое название принуждает историка ничего не обходить, обязывает его высказывать отвратительные истины, а ежели он их скроет, это не принесёт чести ни ему, ни тем, кто поручил ему исторический труд. Итак, лучше всего остановиться на следующем заглавии и содержании:

«Россия при Петре 1». Указав на этот замысел, мы можем устранить все рассказы о личной жизни царя, могущие уменьшить его славу, и допустим лишь то, что связано с великими деяниями, которые он начал и которые продолжили после него. Слабости либо вспыльчивость его характера не имеют ничего общего с высоким предметом нашего труда, который будет равно содействовать славе Петра Великого, славе императрицы, его наследницы, и славе нации. Таков замысел работы, которая будет написана с одобрения её величества.

Писано в Делис, близ Женевы 7 августа 1757 года … Чем больше будут знать о вашей державе, тем больше будут её почитать. В мире нет другой нации, которая стала бы столь выдающейся во всех областях в столь краткий срок. Вам понадобилось каких-нибудь полвека, чтобы объять все полезные и приятные науки. Именно это удивительное чудо я и хотел бы описать. Я буду просто вашим секретарём в этом великом и благородном начинании. Не сомневаюсь, что ваша приверженность к императрице и к вашей отчизне заставила вас собрать всё, что только может способствовать славе как той, так и другой. Земледелие, мануфактуры, мореходство, всевозможные открытия, государственное устройство, военные уставы, законы, нравы, искусства – всё входит в ваш замысел. Ни один цветок не должен выпасть из этого венка /…/ Писано в Делис, близ Женевы 20 апреля 1758 года.

… Я всегда считал, что история требует такого же мастерства, как трагедия: требует экспозиции, завязки, развязки; необходимо так расположить все фигуры на историческом полотне, чтобы они оттеняли главное действующее лицо, но отнюдь не высказывать нарочитого стремления выдвинуть его. Основываясь на этом правиле, я и буду писать.

…Вижу по вашим записям, что барон Страленберг, который дал нам более полное представление о России, чем другие чужеземцы, тем не менее ошибся во многом. Вы обнаружили также ряд промахов, допущенных самим генералом Лефортом, от семейства которого я получил рукописные мемуары. Особенно же вы ставите под сомнение чрезвычайно ценную рукопись, которой я располагаю уже много лет, - она принадлежит перу посланника, долго состоявшего при дворе Петра Великого.

Многое, о чём он рассказывает, я вынужден опустить, ибо всё это не способствует славе монарха, да, к счастью, и не нужно для великой цели, которую мы ставим перед собой.

Цель эта – запечатлеть то, что создано было в науках, нравах, законах, военных уставах, торговле, промыслах, во всём государственном устройстве и тому подобное, а не разглашать проявления слабости либо жестокосердия, даже если они вполне достоверны. Было бы малодушием от них отрекаться, но разумнее умолчать о них, ибо долг мой, как мне представляется, подражать Титу Ливию, который рассуждает о великих делах, а не Светонию, который только и знает, что рассказывает о личной жизни.

Прибавлю, что существуют устоявшиеся мнения, с которыми трудно бороться. Например, Карл XII действительно обладал личными достоинствами, редкими у государей. Но эти качества, которые заслуживали бы изумления в гренадёре, были, возможно, недостатком у короля.

Маршал Шверин и другие генералы, служившие при Карле XII, рассказывали мне, что он, подготовив в общих чертах план сражения, предоставлял им развивать все детали, говоря: «Действуйте, да поскорее. Довольно заниматься пустяками». И он отправлялся в бой первым, во главе своих телохранителей, упиваясь резнёй и смертоубийством, а после сражения появлялся, как ни в чём не бывало, словно встал из-за трапезы.

Вот, сударь, кого люди всех времён и всех стран называют героями; чернь всех времён и всех стран воплощает в этом наименовании жажду бойни. Король–солдат называется героем, но человек истинно великий – это монарх, достоинства которого более добропорядочны, чем ослепительны, - монарх-законодатель, созидатель и воин; а великий человек возносится над героем. Я полагаю, что вы будете довольны, увидев, как я устанавливаю это различие. Теперь позвольте мне представить вашему просвещённому суждению замечания более важные. Олеарий, а после него граф Карлейль – посланник в Москве – считали Россию страной, где почти всё должно быть создано вновь. Свидетельства их основательны, и ежели бы им возразили, что Россия с той поры приобрела новые жизненные блага, этим нисколько не умалили бы славы Петра I, которому Россия обязана появлением почти всех наук и искусств, - иначе ему нечего было бы и создавать.

…Не столь важно, носили или нет поверх сутаны епанчу;

однако из чистого любопытства я всё же хотел бы знать, почему у Олеария на всех эстампах парадным одеянием является одетая поверх сутаны широкая епанча, скреплённая на груди аграфом.

Эта старинная одежда кажется мне весьма благородной.

Что касается слова «царь», то я хотел бы знать, в каком году была написана славянская библия, где говорится о царе Давиде, и о царе Соломоне. Я склонен думать, что tsar или thsar происходит от sha, а не от «цезарь», но всё это не столь существенно.

Важнейшая цель – создать точное и внушительное представление о всех учреждениях, основанных Петром I, и о тех препятствиях, которые он преодолел, - ибо никогда не бывает больших дел без больших трудностей.

Признаюсь, что я не вижу в войне Петра I с Карлом XII иных побудительных причин, кроме удобного расположения театра военных действий. И я не постигаю, почему он пожелал атаковать Швецию у Балтийского моря, ведь его первоначальным намерением было укрепиться на Чёрном море. В истории часто встречаются трудно разрешимые загадки.

Буду желать, сударь, новых указаний, коими вы соблаговолите почтить меня, о кампаниях Петра Великого, о мире со Швецией, о суде над его сыном, о смерти царя, о мерах, направленных на поддержание его великих начинаний и обо всём том, что может способствовать славе вашей империи. Правление царствующей императрицы кажется мне наиболее достохвальным, ибо это самое гуманное из всех правительств.

Огромным преимуществом в истории России является то, что в ней мы не встречаем распрей с папами. Эти злосчастные дрязги, которые унизили Запад, были неизвестны русским.

Перевод Н. Немчиновой.

Вольтер. Собрание сочинений. Т. II. М.: Изд. Дом Русанова: Литература: Сигма-пресс, 1998. С. 557 - 562.

Примечания Генерал Лефорт Франц Яковлевич (1655/56 – 1699) – выходец из Швейцарии, любимец и сподвижник Петра I. Генерал и адмирал русской службы.

Страленберг – смотри примечания к статье Л. Жокура «Россия» (семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера»).

Перри – смотри примечания к статье Л. Жокура «Россия»

(семинар «Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д?Аламбера»).

Руссе де Мисси, Жан (1686 – 1762) – французский писатель, живший в Голландии. Среди изданных им книг «Мемуары о жизни Петра Великого».

Её величество – Елизавета Петровна (1709 – 1761/62), императрица России, младшая дочь Петра I и Екатерины I. С её санкции велись переговоры И.И. Шувалова и Вольтера о написании «России при Петре I».

Светоний - Гай Светоний Транквилл (около 70 – около 140), римский историк, автор компилятивных сочинений. Наиболее известное из них - «Жизнь двенадцати цезарей», наполненное массой фактов и анекдотов.

Карл XII (1682 – 1718) - король Швеции с 1697. Остался в истории как король – воин, принимавший непосредственное участие в сражениях.

Маршал Шверин Курт Кристоф (1684 - 1757) – прусский генерал – фельдмаршал. В 1712 году был отправлен мекленбургским герцогом в Бендеры к Карлу XII, где пробыл около года.

Олеарий Адам (1603 – 71) – немецкий путешественник. В составе шлезвиг–гольштейнского посольства посетил Россию в 1633

Граф Карлейль Чарльз – приближённый английского короля Карла II, глава посольства в Россию в 1663 году.

Давид (конец XI – около 950 до н.э.) - царь Израильско– Иудейского государства, основатель его столицы – Иерусалима.

Соломон - царь Израильско–Иудейского государства в 965

– 928 гг. до н.э. Согласно библейской традиции, ему принадлежит авторство нескольких книг Библии.

Вопросы и задания

1. Что понимает Вольтер под предметом исторического исследования?

2. Охарактеризуйте источниковую базу Вольтера.

3. Каковы принципы отбора Вольтером исторических источников?

4. Согласны ли вы с утверждением о мастерстве историка, высказанном Вольтером в начале письма от 17 июля 1758 года?

5. В чём видит Вольтер отличие Петра I от Карла XII?

6. Согласны ли вы с трактовкой Вольтером этимологии слова «царь»?

7. Вольтер [Осуждение царевича Алексея] Одним из самых сложных вопросов для Вольтера при написании «России при Петре I» было освещение следствия по делу наследника Алексея Петровича и его гибели в тюрьме. Обойти этот, широко известный за границами России, эпизод было невозможно в труде во многом рассчитанном на читающую публику Западной Европы. Вольтер дал образ Петра, как великого государственника, ставящего в своей деятельности на первое место интересы России и готового принести в жертву даже сына, способного в будущем отказаться от преобразований отца.

…Можно, по-видимому, заключить, что в Петре государь был сильнее отца, что созидатель и творец законов пожертвовал родным сыном ради своих предначертаний и ради нужд народа, который впал бы опять в то состояние, из коего Пётр его вывел, если бы царь не проявил в этом случае взволновавшей мир суровости. Вполне очевидно, что он предал царевича на заклание не из- за его мачехи, и не из-за родившегося у неё младенца мужеского пола, ибо он много раз грозил Алексею, что отстранит его от престолонаследия, ещё до того, как Екатерина подарила ему сына, убогого ребёнка, обречённого на раннюю смерть и действительно вскоре после того скончавшегося. Если бы этот поступок, поднявший столько шума, Пётр совершил только в угоду жене, он высказал бы тем самым слабость, безрассудство и низость, чего в нём, разумеется, не было. Он предвидел будущее своих творений и своего народа, которое наступит, если только его преемники останутся верны его предначертаниям. Все его замыслы оказались осуществлены сообразно его предсказаниям; его народ стал знаменит и чтим Европой, от которой ранее был отлучён; а если бы Алексей стал царём, всё было бы разрушено.

Словом, раздумывая над этим страшным событием, чувствительные умы трепещут, а суровые одобряют Петра.

Итак, мы видим, какой прискорбно дорогой ценою купил Пётр Великий то благоденствие, которое даровал своим народам; сколько явных и тайных препятствий пришлось преодолеть ему в разгаре долгой и трудной войны; против него были и внешние враги, и внутренние мятежники, и добрая половина его семьи, и большинство священников, упрямо заявлявших себя врагами его начинаний, и почти вся нация, раздражённо восставшая против своего же благополучия, тогда ещё не ощутимого; надо было побороть засевшие в головах предрассудки и укротить недовольство, гнездившееся в сердцах. Только новое поколение людей, взращённое его заботами, восприняло, наконец, понятия о счастье и славе, недоступные отцам.

Перевод Г. Блока.

Вольтер. Из «Истории Российской империи при Петре Великом»

// Вольтер. Избранные произведения. М. ОГИЗ. 1947. С. 573 – 574.

Примечания Алексей Петрович (1690 - 1718) – сын Петра I от первой жены Е.Ф. Лопухиной. Враждебно относился к реформам отца. Бежал за границу, был возвращён, лишён права наследовать престол, приговорён к смертной казни. Погиб в тюрьме.

Мачеха – вторая жена Петра I Екатерина Алексеевна (Марта Скавронская), будущая императрица Екатерина I.

8. Вольтер [Смерть Петра Великого] Фрагмент позволяет составить представление о понимании Вольтером – рационалистом и просветителем роли личности в истории. Пётр Великий предстаёт олицетворением «просвещённого монарха», образца для правителей – современников Вольтера, целенаправленно строящего в России общество, основанное на принципах Разума.

… Петра Великого оплакивали в России те, кого он воспитал, а поколение, пришедшее на смену сторонникам прежних нравов, признало в нём своего отца. Когда иностранцы убедились в прочности его установлений, он стал для них навсегда предметом восхищения, и они нашли, что он действовал прежде всего по внушению необыкновенной мудрости, а не из желания вызвать удивление своей деятельностью. Европа признала, что он был славолюбив, но обратил славолюбие на творение блага, что его недостатки никогда не ослабляли его высоких достоинств, что как человек он обладал пороками, но как монарх – всегда пребывал велик. Он поборол природу везде: в своих подданных, в себе самом, на суше и на водах, - однако поборол её с тем, чтобы её украсить. Искусства, насаждённые им в стране, где в то время имелись ещё дикие области, принесли плоды, явились свидетельством его гения и увековечили его память: ныне они представляются нам родным детищем тех мест, куда он их занёс. Законы, внутреннее управление, внешняя политика, военная дисциплина, флот, торговля, заводы, науки, изящные искусства – всё усовершенствовалось сообразно его видам; и по беспримерно странному стечению обстоятельств всё, им предпринятое и завершённое, сохранили и усовершенствовали четыре женщины, последовательно восходившие после него на престол.

После его смерти случались перевороты во дворце, - государство же не испытало ни одного. Величие империи возросло при Екатерине I; Россия одержала победы над турками и шведами при Анне Иоанновне; при Елизавете она покорила Пруссию и часть Померании; она насладилась на первых порах миром и познала расцвет искусств при Екатерине II. Дело русских историков рассмотреть во всех подробностях установления, законы, войны и мирные предприятия Петра Великого; они поощряют деятельность своих соотечественников, прославляя всех, кто помогал монарху в его боевых и державных трудах. Иноземец же, бескорыстно почитающий доблесть, может удовольствоваться попыткою показать, каков был великий человек, который победил Карла XII, воспользовавшись его же уроками; который дважды выезжал за пределы своего государства, чтобы улучшить управление им; который подал пример народу, работая своими руками почти на всех ремесленных поприщах, и который был основателем и отцом своей империи.

Владыки государств, давно достигших просвещения, скажут себе: «Если в морозной мгле древней Скифии человек, движимый одной лишь силой своего гения, совершил столь великие деяния, то что же должны совершать мы в государствах, где соединёнными усилиями многих столетий облегчено нам всё?».

Перевод Г. Блока.

Вольтер. Из «Истории Российской империи при Петре Великом» // Вольтер. Избранные произведения. М. ОГИЗ. 1947. С.

Вопросы и задания (к текстам 7 – 8)

1. Докажите, что текст принадлежит историку – просветителю XVIII века.

2. Как представлял Вольтер роль личности в истории, в частности, роль «просвещённого монарха»?

3. Согласны ли вы с характеристикой Петра I и оценкой его деятельности, даваемой Вольтером? Обоснуйте ответ.

4. Согласны ли вы с утверждением Вольтера, что против реформ Петра I была «почти вся нация, раздражённо восставшая против своего же благополучия, тогда ещё не ощутимого»?

5. Охарактеризуйте стиль Вольтера, назовите приёмы его стилистического мастерства.

Семинар № 6. Историческая мысль в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера Вопросы

1. История издания «Энциклопедии или толкового словаря наук, искусств и ремёсел».

2. Исторические и социологические взгляды энциклопедистов.

3. Энциклопедия и Россия.

Доклады и сообщения

1. Великий французский просветитель Дени Дидро: жизнь и деятельность.

2. История публикации материалов из Энциклопедии в России.

Источники Дидро Д. Сочинения: В 2-х т. М.: Мысль, 1986.

Дидро Д. Статьи из Энциклопедии // Дидро Д. Собр. соч. в 10 томах. Т. 7. М.; Л.: Художественная литература, 1939. 416 с.

Дидро Д. Rossica: Произведения, относящиеся к России // Дидро Д. Собр. соч. в 10 томах. Т. 10. М.; Л.: Художественная литература, 1947. 567 с.

Дидро Д. Избранные произведения. М.; Л.: Художественная литература, 1951. 411 с.

История в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера. Л.: Наука, 1978. 312 с.

Осадная башня штурмующих небо: Избранные тексты из Великой французской энциклопедии XVIII века. Л.: Детская литература, 1980. 271 с.

Философия в Энциклопедии Дидро и Даламбера М.: Наука, 1994. 720 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 44 – 71.

Дополнительная литература Акимова А. Дидро. М.: Молодая гвардия., 1963. 478 с.

Волгин В.П. Дидро и «Энциклопедия» // Волгин В.П. Развитие общественной мысли во Франции в XVIII веке. 2-е изд. М.:

Наука, 1977. С. 89 – 182.

Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М.: Новое литературное обозрение, 2003. 560 с.

Длугач Т.Б. Дени Дидро. 2-е изд. М.: Мысль, 1986. 190 с.

Казарин А.И. Учение Дидро о государстве и праве. М.: Госюриздат, 1960. 115 с.

Казарин А.И. Экономические воззрения Дени Дидро. М.:

Соцэкгиз, 1960. 208 с.

Кузнецов В.Н. Французский материализм XVIII века. М.:

Мысль, 1981. 303 с.

Луппол И.К. Дени Дидро. Очерки жизни и мировоззрения.

М.: АН СССР, 1960. 295 с.

Люблинская А.Д. Историческая мысль в Энциклопедии // История в Энциклопедии Дидро и Д`Аламбера. Л.: Наука, 1978.

С. 233 – 255.

Сементковский Р.И. Дени Дидро // Т. Мор. Оуэн. Дидро.

Д`Аламбер. Кондорсе: Биографические повествования. Челябинск: Урал LTM, 1998. С. 215 – 306.

Момджян Х.Н. Дидро // Момджян Х.Н. Французское Просвещение XVIII века: Очерки. М.: Мысль, 1983. С. 173 – 225.

Морлей Д. Дидро и энциклопедисты. М.: Изд-во К.Т. Солдатенкова, 1882. 503 с.

Реале Д., Антисери Д. Энциклопедия // Реале Д., Антисери Д.

Западная философия от истоков до наших дней. Т. 3. Новое время (от Леонардо до Канта). СПб.: Петрополис, 1996. С. 477 – 493.

Симон К.Р. Вольтер и Энциклопедия // Вольтер: Статьи и материалы. М.; Л.: АН СССР, 1948. С. 285 – 304.

Штранге М.М. «Энциклопедия» Дидро и её русские переводчики // Французский ежегодник. 1959. М.: АН СССР, 1961. С.

ТЕКСТЫ

1. Дидро Д.

Предисловие к VIII тому Энциклопедии Текст относится к 1765 году, когда после долгого перерыва удалось возобновить издание Энциклопедии. Он принадлежит её основателю и бессменному редактору Дени Дидро(1713 – 1784), отвечавшему за материалы по гуманитарным дисциплинам. В «Предисловии» сжато изложены цели просветителей, их представления о путях построения нового общества с помощью «просвещённых монархов».

Приступая к осуществлению этого предприятия, мы ожидали лишь тех затруднений, которые могли быть вызваны обширностью и разнообразием его содержания, но это был мимолётный самообман – мы скоро увидели множество физических препятствий, которые, согласно с нашими предчувствиями, увеличились ещё моральными препятствиями; к ним мы не были подготовлены. Мир становится старше, но он не меняется. Быть может, индивидуум и совершенствуется, но масса человеческого рода не становится ни лучше, ни хуже. Сумма дурных страстей остаётся одинаковой, врагам всего благого и полезного, как и прежде, нет числа.

…По крайней мере, думается мне, не будут оспаривать того, что наш труд стоит на уровне своего века, а это уже кое-чего стоит. Самый просвещённый человек найдёт в нём незнакомые ему мысли и неизвестные для него факты. О, если бы всеобщее просвещение двигалось вперёд настолько быстро, что через двадцать лет в тысяче наших страниц не нашлось бы ни одной строчки, которая не была бы доступна всем! Властителям мира надлежит торопить такую революцию, только они расширяют или сужают кругозор знаний. Блаженны те времена, когда они все поймут, что их благополучие – это повелевать просвещёнными людьми!

Великие преступления совершались всегда лишь слепыми фанатиками. Дерзнули бы мы сетовать на наши муки и сожалеть о своих годах трудов, если бы мы могли льстить себя надеждой, что побороли этот дух заблуждения, столь противный покою обществ, поселили любовь между нашими ближними, терпимость и сознание превосходства всеобщей морали над всеми частными видами морали, которые возбуждают ненависть и смуту, рвут и ослабляют узы, связывающие всех людей?

Перевод Пикова В.И.

Философия в «Энциклопедии» Дидро и Даламбера. М. Наука. 1994. С. 479 – 482.

Примечания Увеличились ещё моральными препятствиями – речь идёт о преследованиях издателей Энциклопедии со стороны католической церкви и абсолютистского государства. Издание неоднократно приостанавливалось. За первые четырнадцать лет удалось выпустить только семь томов.

Вопросы и задания

1. Назовите цели, ставившиеся Дидро при издании Энциклопедии.

2. Расскажите о средствах, с помощью которых энциклопедисты намеревались достигнуть просвещения своих современников.

3. В конце текста Дидро пишет о превосходстве «всеобщей морали над всеми частными видами морали». Согласны ли вы с этим положением? Обоснуйте вашу точку зрения.

2. Жокур Луи Основной закон Статья напечатана в IX томе (1765) «Энциклопедии». Её автор Луи Жокур (1704 – 1780), друг Монтескьё и Дидро, разделявший и популяризировавший их взгляды, один из наиболее активных сотрудников «Энциклопедии». Текст носит ярко выраженный оппозиционный характер по отношению к французскому абсолютизму, прослеживаются, хотя открыто и не высказываемые, симпатии к английскому государственному строю, свойственные большинству деятелей французского Просвещения. Замечательно, что идеи легшие в основу первой французской конституции (1791) очень близки в взглядам, высказываемым в статье.

Им является всякий главный закон государственного устройства.

Основные законы государства, взятые во всём их объёме, это не только постановления, по которым вся нация определяет, какой должна быть форма правления и как наследуется корона;

это ещё и договоры между народом и тем или теми, кому она передаёт верховную власть, каковые договоры устанавливают надлежащий способ правления и предписывают границы верховной власти.

Эти предписания называются основными законами, потому, что они основа и фундамент, на которых строится здание государства, и их народы считают основой его силы и безопасности.

Однако название законов дано им несколько произвольно, ибо это, собственно говоря, настоящие договора; тем не менее, будучи обязательными для договаривающихся сторон, они имеют силу настоящих законов.

Чтобы обеспечить их исполнение в ограниченной монархии, вся нация может сохранить за собой законодательную власть и назначение своих магистратов, а так же доверить сенату или парламенту судебную власть и право устанавливать налоги, а монарху вручить наряду с прочими прерогативами военную и исполнительную власть. Когда государство покоится на такой основе благодаря первоначальному акту ассоциации, то последний носит название основных законов государства, ибо они обеспечивают его безопасность и свободу. Впрочем, такие законы вовсе не делают верховную власть неполной, напротив, они её улучшают и вынуждают государя творить добро, не давая ему, если можно так выразиться, возможности ошибаться.

Добавим, что существует ещё особый вид основных законов – закон права и необходимости, присущий всем формам правления даже в тех государствах, где верховная власть является, так сказать, абсолютной, т.е. закон общественного блага, от которого государь не может уклониться, не пренебрегая в большей или меньшей степени своим долгом.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л. Наука.

Вопросы и задания

1. Изложите представление просветителей об общественном договоре, последствиях и обязательствах власти, вытекающих из него.

2. Какой вид государственного устройства и почему представляется автору наилучшим?

3. В чём прослеживаются оппозиционные настроения автора?

3. Гольбах Поль

–  –  –

Статья принадлежит одному из наиболее радикальных деятелей французского Просвещения Полю Анри Гольбаху (1723 – 1789), атеисту и материалисту, активному сотруднику Энциклопедии. Рассуждения Гольбаха, казалось бы, посвящённые священнослужителям прошлых эпох, своим острием направлены против современной автору католической церкви. В тексте ярко проявляется свойственный просветителям рационалистический подход к объяснению истории общества. Его эволюция, возникновение социальных институтов (религии, науки и т.д.) объясняется сознательными действиями отдельных личностей или их групп (в данном случае служителей культа).

Этим именем обозначают всех тех, кто исполняет религиозные обряды у различных народов земли.

Со своей внешней стороны культ богов предполагает различные церемонии, задача которых – поразить воображение людей, внушить им благоговение к божеству, которому они воздают почести.

Суеверие умножило церемонии в различных культах, а люди, ими руководившие, не замедлили образовать изолированную касту, представителям которой и дано было исключительное право служить у алтарей храмов. Считалось, что те, кому доверены такие высокие обязанности, полностью отдались служению богу. Поэтому они делили с ним благоговейное почтение человечества. Занятия низкого сорта казались недостойными этих людей, и народы считали себя обязанными обеспечивать средствами существования тех, кому надлежало выполнять самые святые и самые важные обязанности. Они же, укрывшись за стенами своих храмов, мало общались с народом. Это в ещё большей мере увеличило почтение, питаемое простыми людьми к этим уединившимся людям. В них привыкли видеть избранников богов, хранителей и толкователей их заветов, посредников между богами и простыми смертными.

Сладко господствовать над себе подобными, и священники сумели выгодно воспользоваться тем высоким уважением, которое им удалось породить в душах своих сограждан. Они заявляли, что боги открываются через них; они объявляли приказы богов; они предписывали во что следует и во что не следует верить;

они решали, что нравится и что не нравится богам; они делались оракулами; они предсказывали будущее тревожным и любопытным людям; они заставляли трепетать от страха перед наказанием божьим тех смельчаков, которые отваживались сомневаться в их призвании или оспаривать их учение.

Для того чтобы ещё больше укрепить свою власть, они представляли богов в качестве злобных, мстительных и неумолимых существ; они создавали новые церемонии, обряды, посвящения, таинства, жестокость которых должна была воспитать в сердцах людей ту мрачную меланхолию, которая столь благоприятна для господства фанатизма. Вот тогда-то человеческая кровь и хлынула потоками у алтарей; народы, скованные страхом, лишённые мужества предрассудками, не считали никакую цену слишком большой за то, чтобы вымолить себе благоволение небес.

Матери с сухими глазами предавали нежное тело своих детей пожирающему огню, тысячи человеческих жертв падали под ножом жрецов у алтарей; люди безропотно отдавались власти смешных и отвратительных обрядов, полезных, однако, для священников, власти самых абсурдных суеверий, служивших тому, чтобы расширить и увековечить их могущество.

Избавленные от житейских забот, уверенные в своей власти священники, для того чтобы как-то скрасить скуку своего одиночества, стали исследовать тайны природы, её мистерии, неизвестные простым людям. На этом и основывались столь прославленные познания египетских жрецов. Можно считать общим правилом, что почти у всех диких и невежественных народов врачевание и выполнение священнических обязанностей осуществляется одними и теми же людьми. Полезные услуги, оказываемые священниками народу, лишь укрепили их могущество. Некоторые из них пошли ещё дальше; изучение физики дало им возможность ослеплять глаза верующих блестящими фокусами; их считали за нечто сверхъестественное, потому что не знали их причин. Поражённые люди верили, что их священники имеют власть над силами природы, что они по своему произволу могут раздавать небесные кары и благодати и должны вместе с богами разделять страх и благоговение, испытываемое простыми смертными перед небесами.

Для столь почитаемых людей было трудно в течение долгого времени оставаться в рамках законного послушания, столь необходимого для правильного общественного порядка. Священническое сословие, возгордившись своей властью, часто оспаривало права короны; даже короли, подчинённые, как и их подданные, законам религии, были недостаточно сильны для того, чтобы восстать против узурпации их прав священниками, против их тирании; фанатизм и суеверие занесли обнажённый нож над головами монархов. Их троны рушились сразу же, как только они пытались осудить или покарать священников, интересы которых ошибочно отождествлялись с интересами божества. Сопротивляться священникам значило восставать против небес, покушаться на их права – совершать святотатство, а хотеть ограничить их власть – подрывать самые основы религии.

Вот по каким ступеням языческие жрецы достигли своей власти. Цари Египта подчинялись приговорам, вынесенным жреческим сословием, те монархи, которые были неугодны божествам, получали из уст своих жрецов приказ покончить с собой, и такова была сила предрассудков, что властелин не мог ослушаться этого приказа.

Друиды у галлов пользовались самой абсолютной властью над народом, они не желали быть только служителями своих богов, они стремились быть верховными судьями во всех спорах, возникавших среди этого племени. Мексиканцы стонали в молчании от жестокостей, которые их варварские жрецы совершали под прикрытием имени бога;

короли не смели отказываться от самых неправедных войн, когда их верховные жрецы объявляли им волю небес. «Боги жаждут», - говорили они, и тотчас же императоры вооружались против своих соседей, и каждый из них спешил принести в жертву идолам захваченных пленников, а вернее, жестокому и тираническому суеверию своих жрецов.

Народы были бы куда счастливее, если бы жрецы лжеучений были единственными, кто злоупотреблял властью над людьми, властью, даваемой им их положением. В годы мрака, вопреки покорности и кротости, которые так горячо рекомендует Евангелие, можно видеть, как служители бога мира поднимали знамёна восстания, как они вкладывали в руки подданных оружие против их государей, нагло приказывали им сойти с их тронов, безрассудно присваивая себе право разрывать священные узы, соединяющие народы с их владыками. Они объявляли тиранами принцев, противившихся их наглым домогательствам; они притязали на свою полную независимость от законов, созданных для того, чтобы быть в равной мере обязательными для всех граждан.

Эти тщеславные притязания время от времени подкреплялись потоками крови. А основывались они на невежестве народов, слабости государей и хитрости священников. К последней они прибегали часто, желая сохранить за собой узурпированные ими права. Отвратительная инквизиция в странах, где она существует, даёт нам многочисленные примеры человеческих жертвоприношений, ни в чём не уступающих по своему варварству жертвоприношениям мексиканских жрецов.

Перевод Ю. Соколова.

Осадная башня штурмующих небо. Избранные тексты из Великой французской энциклопедии. Л. 1980. С. 182 – 185.

Вопросы и задания

1. Докажите, что текст принадлежит мыслителю – рационалисту.

2. Выявите в тексте элементы антиисторического подхода, свойственного мыслителям Просвещения.

3. Как представляют возникновение религии мыслители, придерживающиеся методологий провиденциализма, рационализма, романтизма, исторического материализма, позитивизма?

4. Какие из обличений Гольбаха можно отнести к современной ему католической церкви?

5. Чем объясняются попытки Гольбаха представить священнослужителей лицами опасными для государей?

4. Дидро Дени

–  –  –

Статья из «Энциклопедии» (Т. 15, 1765 год). По сжатой подаче материала, степени его насыщенности приближается к типу современной энциклопедической статьи, отличаясь от многих других статей «Энциклопедии», часто рыхлых и плохо структурированных. Статья как бы подводит итог огромной работе, проделанной предшественниками Дидро, создателями теорий общественного договора и разделения властей. Наглядно видно, как коррозировались к середине XVIII века представления предшествующей просветителям эпохи о божественном происхождении власти абсолютного монарха, её неограниченном характере. Они просто не принимаются во внимание. Читая статью, любой француз должен был прийти к выводу, что монархия Людовика XV отнюдь не лучшая форма правления, она нуждается в изменениях.

Хотя понятие «просвещённый монарх» в статье не употребляется, но в ней содержатся рекомендации и этой категории читателей, на которых возлагали такие большие надежды энциклопедисты.

Это люди, которым воля народов вручила необходимую власть управлять обществом.

Люди в естественном состоянии не знают государей: они все равны между собой и пользуются полнейшей независимостью; в этом состоянии есть лишь одного рода подчинение, а именно – подчинение детей своим отцам. Естественные потребности, а особенно необходимость объединить свои силы, чтобы дать отпор козням врагов, побудили многих людей или многие семьи сблизиться друг с другом и создать единую семью, именуемую обществом. Вскоре после этого люди сообразили, что если каждый будет продолжать пользоваться своей свободой, своими силами, своей независимостью и безудержно предаваться своим страстям, то положение каждого отдельного человека станет более несчастным, чем если бы он жил отдельно; они поняли, что каждому человеку нужно поступиться частью своей естественной независимости и покориться некоторой воле, которая представляла бы собой волю всего общества и была бы, так сказать, общим центром и скрещением всех воль и всех их сил. Таково происхождение государей. Можно видеть, что их власть и права основаны только на согласии на это народов. Те государи, которые захватывают власть силой, являются не более как узурпаторами. Они становятся законными лишь в том случае, когда согласие народов утверждает за государями права, насильственно ими захваченные.

Люди объединились в общество только ради того, чтобы быть более счастливыми. Общество избрало себе государей только ради более надёжной охраны своего счастья и ради самосохранения.

Благополучие общества зависит от его безопасности, от его свободы и от его могущества. Для того, чтобы доставить ему эти преимущества, государь должен иметь достаточную власть, которая позволила бы ему установить прочный порядок и спокойствие среди граждан, упрочить за ними их имущество, защищать слабых от козней сильных, наказаниями обуздывать страсти, наградами поощрять добродетели. Право издавать соответственные законы в обществе называется законодательной властью.

Но тщетным будет право государя издавать законы, если у него не будет одновременно возможности приводить их в исполнение: страсти и интересы всегда побуждают людей действовать в ущерб общему благу, когда оно кажется им противоречащим их частному интересу. Первое они видят только издали, между тем как второе неизменно стоит перед их глазами. Следовательно, государь должен быть облечён властью, необходимой для того, чтобы заставить повиноваться каждое отдельное лицо общим законам, выражающим волю всех. Это называется исполнительной властью.

Народы наделяли избранных ими государей не всегда одинаковой властью. Опыт всех времён учит, что страсти тем сильнее побуждают людей злоупотреблять властью, чем она больше. Это соображение заставило некоторые нации ограничить власть тех, кому они вверили управление. Подобные ограничения верховной власти видоизменялись в зависимости от большей или меньшей привязанности народов к свободе, от тех стеснений которые они испытывали при полном подчинении чрезмерно самовластным государям. Это и породило различные виды верховной власти и различные виды правления. В Англии законодательную власть осуществляют король и парламент. Это последнее учреждение представляет нацию, которая, согласно британской конституции, удержала за собой таким путём часть верховной власти, тогда как исполнительную власть целиком предоставила одному королю. В Германской империи император может издавать законы лишь при участии Собрания императорских чинов.

Однако необходимо, чтобы ограничение власти само имело меру. Для того, чтобы государь трудился на благо государства, ему необходима возможность действовать и принимать для этой цели надлежащие меры. Следовательно, чрезмерное ограничение власти государя является пороком правления. Это нетрудно усмотреть в правлении шведов и поляков.

Другие народы не определили особыми и точными установлениями пределов власти своих государей. Они довольствовались тем, что возложили на государей обязанность подчиняться основным законам государства, вручив им и законодательную и исполнительную власть. Это называется самодержавием. Однако здравый ум заметит, что оно всегда имеет естественные границы. Ни один государь, сколь бы он ни был абсолютным, не имеет права затронуть основные законы государства, равно как и его религию.

Он не может нарушить форму правления и изменить порядок наследования иначе, как с формального дозволения своей нации. Более того, он всегда подчиняется законам справедливости и разума, от которых не может отрешиться ни один человек.

Когда абсолютный государь присваивает себе право самовольно изменять основные законы своей страны, когда он притязает на неограниченную власть над гражданами своей страны и их имуществом, он становится деспотом. Ни один народ не мог и не хотел предоставить такую власть своим государям, а если бы это и случилось, то природа и разум всегда дают ему право протестовать против насилия. Тирания есть не что иное, как деспотическое управление.

Верховная власть, находящаяся в руках одного человека, будь она абсолютная или ограниченная, именуется монархией.

Когда она находится в руках самого народа, она принадлежит ему во всём объёме и не подлежит никаким ограничениям. Это называется демократией. Так, у афинян верховная власть всецело принадлежала народу. Верховная власть осуществляется иногда корпорацией или советом представителей народа, как это имеет место в республиканских государствах.

В чьих бы руках ни находилась верховная власть, она должна иметь своей целью только счастье народа, подчинённого ей.

Та власть, которая делает людей несчастными, является очевидной узурпацией и попранием прав, от которых человек никогда не может отказываться. Государь обязан обеспечить своим подданным безопасность; именно ради этого они подчиняются власти. Он должен установить прочный порядок благодетельными законами; необходимо, чтобы он имел право изменять их согласно требованиям обстоятельств; он должен обуздывать тех подданных, которые посягают на имущество, свободу и личность других граждан; он имеет право создавать трибуналы из судей, осуществляющих справедливость и карающих виновных согласно твёрдым и неизменным законам. Эти законы называются гражданскими в отличие от законов естественных, а так же от основных законов, которых не может нарушить даже сам государь. Так как государь может изменять гражданские законы, то некоторые думают, что он не должен им подчиняться; а между тем естественно, чтобы государь сообразовывался сам со своими законами во всей их строгости. Это заставит подданных более уважать их.

Наряду с заботами о внутренней безопасности государства государь должен позаботиться и о внешней его безопасности.

Последняя зависит от его богатства и военной силы. Для достижения этой цели он должен обратить своё внимание на земледелие, на рост населения, на торговлю. Он должен стараться поддерживать мир со своими соседями, не пренебрегая, однако, ни военной подготовкой, ни военными силами, которые должны внушить уважение к его нации со стороны всех народов, могущих повредить ей или нарушить её мир. Отсюда право государей объявлять войну, заключать мир, вступать в союзы и т.д.

Таковы главные права верховной власти, таковы права государей. История даёт нам бесчисленные примеры правителей – притеснителей, попрания ими законов, восстаний подданных.

Если бы государями руководил только разум, народы не имели бы нужды связывать им руки или жить с ними в постоянном недоверии; главы наций, довольствуясь деятельностью на благо своих подданных, не пытались бы завладевать их правами. Но таково уж свойство человеческой природы: люди постоянно стремятся расширять свою власть. Какие бы преграды ни старалось воздвигать перед ними благоразумие народов, честолюбие и сила, в конце концов, всегда ломали или обходили эти преграды. У государей есть всегда слишком большой перевес над народами.

Развращения воли одного только государя достаточно для того, чтобы подвергнуть опасности или нарушить счастье его подданных, если эти последние не смогут противопоставить ему единодушие или союз воль и сил, необходимых для того, чтобы обуздать его несправедливые притязания.

Государи весьма часто бывают подвержены заблуждению, пагубному для счастья народа: они думают, что верховная власть унижена, если её права до известной степени ограничены. Главы наций, которые пекутся о счастье своих подданных, обеспечат их любовь к себе и послушание и будут всегда внушать страх своим врагам. Кавалер Темпл говорил Карлу Второму, что король Англии, являющийся гражданином своего народа, есть величайший из всех властелинов земли, но если он захочет большего – он будет ничем. «Я хочу быть гражданином своего народа», - ответил монарх.

Перевод под редакцией А.А. Смирнова.

Дидро Д. Избранные произведения. М.; Л.: Художественная литература, 1951. С.355 – 357.

Примечания Кавалер Темпл говорил Карлу II. Карл II Стюарт - король Англии (1660 – 1685), сын казнённого Карла I. Его возвращение на престол положило начало периоду реставрации. Темпл Уильям (1628 – 1699) – английский аристократ, дипломат и эссеист.

Вопросы и задания

1. Изложите теорию разделения властей в представлении Дидро

2. Дайте классификацию политических режимов по Дидро

3. Изложите представление Дидро о реформах просвещённого монарха

4. Дайте классификацию законов по Дидро

5. Докажите, что статья принадлежит рационалисту

6. Подготовьте терминологический словарь статьи, сравните определения понятий, даваемые Дидро, с современными определениями тех же понятий

7. Как могли использовать идеи, изложенные Дидро, деятели Великой французской революции?

8. Почему Екатерина II, несмотря на подобные статьи, поддерживала Дидро и энциклопедистов?

5. Жокур Луи

–  –  –

Текст помещён в четырнадцатом томе Энциклопедии, вышедшем в 1765 году. Статья является наглядной иллюстрацией того, как исподволь просветители разлагали, коррозировали официальную идеологию абсолютистской Франции, выдвигали возможность альтернативы существующему общественному устройству, в том числе и революционной.

На политическом языке означает значительное изменение в управлении государством.

Слово это происходит от латинского revolver – переворачивать. Нет таких государств, в которых не совершилось бы больше или меньше революций. Аббат Верто дал нам две или три превосходные истории революций в Швеции, в римской республике и др.

Хотя в Великобритании в разное время было много революций, англичане особо наделяют этим именем революцию 1688 года, когда принц Оранский Вильгельм Нассаусский занял трон вместо своего тестя Якова Стюарта. Плохое управление короля Якова, говорит милорд Болингброк, сделало революцию неизбежной и осуществимой, но это плохое управление, как и всё его предшествующее поведение, проистекало из его слепой приверженности папе и принципам деспотизма, от чего не могли его отвратить никакие предупреждения. Эта приверженность проистекала из жизни в изгнании королевской семьи, причиной которой была узурпация власти Кромвелем, узурпация же Кромвеля была порождена предыдущим восстанием, начавшимся не без основания в отношении свободы, но без всякого стоящего предлога по отношению к религии.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

Жокур Л. Революция // История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л.: Наука, 1978. С. 109.

Примечания Аббат Верто Рене Обер (1655 – 1735) – автор нескольких книг, посвящённых переворотам («революциям») в европейских странах.

Революция 1688 года – государственный переворот («Славная революция») в Англии, приведшая к свержению династии Стюартов.

Принц Оранский Вильгельм Нассаусский (1650 – 1702) – штатгальтер Нидерландов, английский король под именем Вильгельма III с 1689 года.

Яков Стюарт (1633 – 1701) – английский король, в 1688 году лишён престола, затем проживал в изгнании. Его дочь Мария была замужем за принцем Вильгельмом Оранским, с 1689 по 1694 год правила Англией совместно с мужем.

Милорд Болингброк Генри Сент-Джон (1678 – 1751), английский политический деятель, крайний тори. Автор «Писем об изучении и пользе истории».

Вопросы и задания

2. Какие критические выпады по отношению к современной ему Франции содержит статья Жокура?

6. Жокур Луи Россия (история) Статья опубликована в четырнадцатом томе Энциклопедии (1765 год). Подготовлена, в значительной степени, на основе материалов, содержавшихся в «Истории России при Петре I» Вольтера. Содержит множество фактических ошибок и ярко характеризует низкий уровень знаний даже образованных европейцев XVIII века о России и её истории. Носит компилятивный характер, написана на узком круге источников, не подвергнутых исторической критике. Это и не удивительно, ибо профессиональные учёные - историки России появились во Франции только в XIX веке, а оценка источников с точки зрения их достоверности проводилась современниками Жокура на основе критериев их соответствия «здравому смыслу». Екатерина II осталась недовольна статёй Жокура и просила Дидро исправить её в новом издании Энциклопедии. Хотя статья посвящена России, Жокур и в ней делает ряд критических выпадов в отношении общественного устройства современной ему Франции.

До царя Петра Россия по своим обычаям, одежде и нравам была ближе к Азии, чем к христианской Европе, - таковы, например, древние обычаи собирать с народа подати натурой или целиком содержать послов в пути и во время пребывания. Восточная привычка не являться со шпагой в церковь или ко двору прямо противоположна нашему смешному и варварскому обычаю вооружаться для общения с богом, королём, друзьями и женщинами длинным, доходящим до ступней наступательным оружием. Длинные одеяния при всех церемониях более благородны, чем короткая одежда западных европейских наций. Праздничная мантия, подбитая мехом, и длинные одеяния, украшенные драгоценностями, а так же увеличивающие рост высокие шапки более внушительны на вид и более подходят к холодному климату, чем парики и прилегающие камзолы. Но такая древняя одежда всех народов кажется нам наименее приспособленной для войны и неудобной для работы. Все прочие обычаи были грубыми.

Из-за наличия армии стрельцов правительство походило на турецкое, так как стрелецкое войско, подобно янычарам, иногда распоряжалось троном и вносило смуту в государство почти в той же мере, в какой его поддерживало. Стрельцов было 40 тысяч человек. Размещённые по провинциям, они промышляли разбоем, но в Москве жили, как горожане, торговали, не служили и проявляли крайнюю дерзость. Чтобы установить в России порядок, их следовало распустить. Это было совершенно необходимо, но столь же и опасно.

Что касается титула «царь», то он, возможно, произошёл от «цар» или «тхар» Казанского царства. Когда русский государь Иоан, или Иван Басилид (Васильевич) победил в ХУ1 в. это царство, подчинённое ещё его предком, но затем утраченное, он принял его титул, переданный затем преемникам. До Ивана Васильевича властелины России носили титул «великого князя», т.е. великого государя, великого сеньора, великого вождя. Христианские нации переводили его словом «великий герцог». Перед голштинским посольством царь Михаил Фёдорович титуловался великим господином и великим князем, хранителем всех Россий, князем Владимирским, Московским, Новгородским и т.д., царём Казанским, Астраханским, Сибирским. Таким образом, слово «царь» было титулом этих восточных государей, и, похоже, что оно произошло скорее от «шахов» Персии, чем от «цезарей» Рима, о которых, вероятно, сибирские цари на берегах Оби никогда и не слыхивали.

Каков бы ни был титул, он ничего не значит, если его носители не велики сами по себе. Слово «император», означавшее лишь «генерала армии», превратилось в наименование владык Римского государства. Ныне русским государям его дают с бoльшим основанием, нежели любому другому владыке, если учесть протяжённость страны и мощь их власти.

Государственной религией с Х1 века была та, что в противоположность латинской называется греческой; но в стране было больше мусульманских и языческих областей, чем христианских.

В Сибири вплоть до границ Китая жили идолопоклонники, а в некоторых провинциях вообще не было никакой религии.

Инженер Перри и барон Страленберг, жившие долго в России, говорят, что среди язычников они нашли больше честности, чем у других. Но не язычество сделало их более добродетельными; ведя пастушескую жизнь в местах, удалённых от общения с людьми, они пребывали как бы в самом древнем веке, не знали больших страстей и посему, естественно, были более честными.

Христианство на Руси было принято очень поздно, как и во всех других северных странах. Считается, что в конце Х в. его ввела княгиня Ольга, подобно тому как племянница государя – арианина Клотильда ввела его у франков, жена польского короля Мечислава – у поляков, а сестра императора Генриха II – у венгров. Женщины, более чувствительные к увещеваниям служителей религии, обращают затем и прочих людей.

Добавляют, что эта княгиня Ольга была крещена в Константинополе. Её назвали Еленой, и как только она стала христианкой, император Иоанн Цимисхий не замедлил полюбить её. Повидимому, она была вдовой и отвергла императора. Вначале пример княгини Ольги не вызвал большого числа последователей; её долго царствовавший сын не придерживался её верований. Однако её внук Владимир, рождённый от наложницы и убивший, дабы воцариться, своего брата, искал союза с константинопольским императором Василием и смог добиться этого лишь при условии крещения. Именно тогда, в 987 г., греческая религия действительно начала проникать в Россию. Патриарх Фотий, знаменитый своей необъятной учёностью, распрями с римской церковью и своими несчастьями, отправил [священников], чтобы крестить Владимира и присоединить эту часть мира к своему патриархату.

Итак, Владимир закончил дело, начатое его бабкой. Первым русским митрополитом или патриархом был грек. Поэтому русские частично заимствовали от греков алфавит для своего языка. Они на этом выиграли, но основа языка осталась по-прежнему славянской, и лишь несколько слов, относящихся к литургии и церковной иерархии, заимствованы из греческого. Один из греческих патриархов по имени Иеремия, который имел судебный процесс с диваном и приехал в Москву за помощью, отказался, наконец, от претензий на русскую церковь и посвятил в патриархи в 1588 г. новгородского архиепископа Иова.

С этого времени русская церковь стала такой же независимой, как и русская империя. Отныне русского патриарха посвящали не константинопольский патриарх, а русские епископы. В греческой церкви он занимал место после патриарха Иерусалимского, но на деле он был единственным свободным и могущественным патриархом, а следовательно, и единственным настоящим.

Иерусалимский, Константинопольский, Антиохийский и Александрийский патриархи – не более чем наёмные и униженные главы пленённой турками церкви. Антиохийский и Иерусалимский патриархи даже и не считаются таковыми и обладают не большим влиянием, чем раввины имеющихся в Турции синагог.

В такой огромной империи теперь всего лишь двадцать восемь епископских кафедр, а во время Петра 1 было лишь двадцать две. Русская церковь была тогда столь мало образованной, что брат Петра Великого царь Фёдор был первым, кто ввёл в ней церковное пение.

Фёдор и в особенности Пётр принимали как в армию, так и в свой совет людей греческого, латинского, лютеранского и кальвинистского вероисповедания. Каждому они предоставляли свободу служить богу по-своему, лишь бы они хорошо служили государству. В этой империи на протяжении двух тысяч лье не было ни одной латинской церкви. Лишь когда Пётр учредил новые мануфактуры в Астрахани там появилось шестьдесят католических семей, которыми руководили капуцины; однако, когда в его владения захотели проникнуть иезуиты, он их изгнал по указу от апреля 1718 г. Капуцинов он терпел как безвредных монахов, но в иезуитах он видел опасных политиков.

Греческой церкви лестно, что её влияние распространяется в империи размером в две тысячи лье, в то время как римская церковь не имеет в Европе и половины этого пространства. Во все времена приверженцы греческого обряда особенно стремились сохранить равенство с латинянами и всегда опасались усердия римской церкви, которое считали властолюбием, ибо действительно римская церковь, очень ужатая в нашем полушарии, но именующая себя вселенской, стремилась оправдать этот титул.

Евреям никогда не разрешалось пребывать в России в противовес тому, как это имеет место в европейских государствах от Константинополя до Рима. Русские всегда торговали сами или посредством поселившихся у них иностранцев. Из всех греческих церквей русская – единственная, которая не допускает синагог рядом со своими храмами.

Россия, которая своим большим влиянием на европейские события обязана Петру Великому, не имела никакого влияния на них с того времени, когда стала христианской. До того русские творили на Чёрном море то же, что норманны у наших океанских берегов. При Ираклии 40 тысяч русских барок прибыли для осады Константинополя и чтобы взять дань с греческих цезарей.

Введший в России христианство великий князь Владимир, озабоченный распрями в своей семье, ещё более ослабил свои владения, разделив их между детьми. Затем почти все эти земли стали добычей татар, которые в течение двухсот лет порабощали Россию. Её освободил и расширил Иван Васильевич, однако после него её истощили гражданские войны.

До Петра Великого многого не хватало, чтобы Россия была столь же богата, имела столько же обработанной земли, столько же подданных и доходов, как в наши дни. У неё ничего не было в Ливонии, а небольшая торговля, которую вели в Астрахани, была убыточной.

Русские питались очень плохо; их излюбленными кушаньями были лишь огурцы и астраханские арбузы, которые летом они варили с водой, мукой и солью. Тогда у этой нации начали прививаться некоторые азиатские привычки.

Для царской женитьбы привозили ко двору из провинции самых красивых девушек; главная придворная хозяйка принимала их, поселяла каждую отдельно, но кормила всех вместе. Царь видел их или под вымышленным именем, или без притворства.

День свадьбы назначался, ещё когда выбор не был оглашён, и в назначенный день свадебная одежда подавалась той, на кого упал тайный выбор; прочим претенденткам раздавали другие одежды, и они возвращались к себе. Было четыре примера подобных свадеб. С того времени русские женщины стали румяниться, подрисовывать брови или накладывать искусственные; они особенно пристрастились к драгоценностям, нарядам из драгоценных тканей.

Таки образом, у этого народа варварство стало исчезать, и потому их государю Петру не нужно было много трудиться над просвещением нации, как хотели бы нас в том уверить некоторые авторы.

Уже при Алексее Михайловиче стало обнаруживаться влияние, которое Россия в дальнейшем приобрела в христианской Европе. Он отправил послов к папе и почти ко всем крупным государям Европы, кроме Франции – союзницы турок, с целью создать союз против Оттоманской Порты. Однако его послы не добились в Риме успеха, им лишь разрешили не целовать папе ногу, а в других местах они получили лишь одни бесполезные обещания.

Тот же царь Алексей в 1676 г. предложил объединить свои обширные владения с Польшей, подобно тому как Ягеллоны присоединили к себе Литву; но чем более великим было его предложение, тем менее оно было приемлемым. Он был бы очень достоин такого нового королевства, если судить по тому, как он управлял своими владениями. Он первым приказал издать свод законов, хотя и несовершенный; он завёл полотняные и шёлковые мануфактуры, которые, по правде говоря, не удержались, однако ему принадлежала честь их основания. Он заселил пустыни возле Волги и Камы литовскими, польскими и татарскими семьями, захваченными в войнах. Ранее пленники становились рабами тех, кому они доставались при дележе, Алексей же сделал из них земледельцев. Насколько это было можно, он ввёл в своей армии дисциплину. Он привлёк в свои владения мастеров полезных промыслов, пригласил из Голландии за большие деньги строителя Ботлера с плотниками и матросами для постройки фрегатов и судов. Словом, он начал и подготовил дело, которое завершил Пётр. Своему сыну Алексей передал весь свой гений, который тот развернул, усилил и просветил в своих странствиях.

В царствование Петра принадлежащий к Европе русский народ, живший в больших городах стал цивилизованным, торговым, любознательным в искусствах и науках, ценителем театра и новых изобретений. Совершивший эти перемены великий человек счастливо родился в благоприятное для этого время. В своих владениях он ввёл искусства, которые уже были усовершенствованы его соседями, и случилось так, что среди его подданных, уже склонных к ним, эти искусства за 50 лет продвинулись ещё больше, чем в других местах за три – четыре века. Однако они ещё не пустили там глубоких корней, чтобы какой-нибудь пережиток варварства не мог бы разрушить это прекрасное здание, заложенное в слабонаселённой и деспотической империи, на которую никогда природа не распространит свои благостные щедроты.

При нынешнем положении русская нация – единственная, торгующая на суше с Китаем: доход от этой торговли идёт на булавки императрицы. Караван, отправляющийся из Петербурга в Пекин, тратит на дорогу туда и обратно три года. По прибытии в Пекин купцов запирают в караван-сарае, и китайцы используют это время, чтобы принести туда негодные товары, которые те вынуждены брать, так как у них нет свободы выбора. В Петербурге эти товары продаются на торгах в большой зале Итальянского дворца, и при этой продаже лично присутствует императрица.

Государыня сама предлагает цену, и любому частному лицу позволено её надбавлять; так и поступают, и каждый старается купить втридорога.

Помимо этих публичных торгов, двор ведёт торговлю ревенём, солью, золой, пивом, водкой и т.д. Вдобавок государство извлекает большой доход от торговли бакалеей, пряностями и от кабаков и общественных бань, столь же привычных для русских, как и для турок.

Доходы русского государства извлекаются из поголовной подати, некоторых монополий, таможенных и дорожных пошлин и коронных имуществ. Однако они не превышают 13 миллионов рублей (65 миллионов в нашей монете). С такими доходами Россия может вести войну с турками, но в Европе без получения субсидий это невозможно – своих средств у неё не хватило бы. Всякое жалованье в этой империи очень невелико: русский солдат не получает в день и трети жалованья немецкого и даже французского солдата и вне своей страны не может прожить без прибавки оплаты. Эту прибавку дают России могущественные союзные с ней государства, но она недёшево обходится.

Русская корона – наследственная, дочери могут наследовать, а государь обладает абсолютной властью над всеми своими подданными, никому не давая отчёта в своём управлении. На большей части России климат чрезвычайно холодный, и большую часть года царят снега и льды. Посеянное зерно не даёт хороших урожаев, кроме областей соседних с Польшей, где собирают урожай через три месяца после посева. Виноград там не растёт, но много льна. Главные реки – Волга, Дон, Днепр и Двина. Озёра там обильны рыбой. Леса полны дичи и зверей. Торговля с русскими выгодна для Франции, полезна для Голландии и невыгодна для Англии.

Продают куний, соболий, горностаевый и другие меха, бычьи кожи, которые называются «русскими кожами», лён, пеньку, сало, дёготь, воск, древесную смолу, мыло, солёную рыбу и т.д.

Перевод Н.В. Ревуненковой.

История в Энциклопедии Дидро и Д’Аламбера. Л.: Наука,

1978. С. 175 – 179.

Примечания Инженер Перри Джон (1670 – 1738)– английский инженер - кораблестроитель, находился в России с 1698 по 1715 год. Вскоре после возвращения в Европу напечатал воспоминания о России.

Барон Страленберг Филипп – Иоганн (1676 –1747) – шведский офицер, взятый в плен под Полтавой. Провёл в Сибири 13 лет.

После освобождения издал в 1730 году в Любеке книгу «Историческое и географическое описание северной и восточной частей Европы и Азии».

Клотильда (475 – 545) – племянница бургундского короля арианина Гунобада, жена короля саллических франков Хлодвига I. Содействовала принятию им в 496 году христианства в ортодоксальной форме. Канонизирована.

Мечислав (Мешко I) – (922 – 992). Польский князь из династии Пястов. В 965 году принял христианство в форме греческого обряда под влиянием своей первой жены, чешской княжны Дубровки. Его вторая жена Ода содействовала распространению христианства в форме римского обряда в Польше.

Генрих III– баварский герцог. Его дочь Гизела, ставшая женой будущего венгерского короля Стефана (Иштвана) I, содействовала принятию венграми в 997 году христианства римского обряда.

Иоанн Цимисхий – византийский император в 969 – 976 годах. Жокур ошибается. Ольга приезжала в Константинополь в 957 году при императоре Константине Багрянородном (913 – 959).

Василий II Болгаробойца (958 – 1025) – византийский император. Выдал сестру Анну за киевского князя Владимира.

Фотий (810 – 891) – византийский патриарх. Ошибка Жокура: Фотий жил гораздо раньше Владимира.

Капуцины (от итал. сappuccio – капюшон) – члены монашеского ордена, созданного в 1525 году для борьбы с Реформацией.

Иезуиты (от латинской формы имени Иисус – Jesus) – члены монашеского ордена, созданного в 1534 году для борьбы с протестантизмом. Орден стал главным орудием Контрреформации и распространения католицизма.

Ираклий (575 – 641) – византийский император. Время его правления совпало с продвижением славян на Балканский полуостров.

Ошибка Жокура: русские походы на Царьград проходили в IX – X веках.

Ягеллоны – династия польских королей (1386 – 1572) и великих князей литовских (1377 – 1572). Названа по имени её основателя великого князя литовского Ягайло.

Ботлер (Бутлер) – голландский капитан, назначенный в 1670 году командиром первого русского трёхмачтового парусного корабля «Орёл». В воспоминаниях Стрюйса, одного из голландских членов экипажа «Орла», были напечатаны письма Бутлера.

Вопросы и задания

1. Охарактеризуйте состояние знаний о России в Западной Европе середины XVIII века.

2. Обрисуйте предмет истории России в понимании Жокура. Какие стороны исторического процесса его интересуют?

3. Найдите фактические ошибки, допущенные Жокуром.

4. Охарактеризуйте круг источников, использованных Жокуром. Какие источники оказались вне поля его зрения?

5. Укажите места в тексте, где Жокур делает критические выпады в отношении государственного и церковного устройства Франции.

6. Почему Екатерина II осталась недовольна статьёй Жокура?

Семинар № 7. Историография немецкого Просвещения. Фридрих Шиллер как историк Вопросы

1. Особенности историографии немецкого Просвещения.

2. Жизнь и деятельность Шиллера.

3. Исторические взгляды Шиллера.

Доклады и сообщения

1. Жизненный путь Шиллера.

2. Труды Шиллера «История отпадения объединённых Нидерландов от испанской короны» и «Тридцатилетняя война».

Источники Шиллер Ф. В чём состоит изучение мировой истории и какова цель этого изучения: Вступительная лекция // Собрание сочинений: В 7 т. Т. IV. М.: Гослитиздат, 1956. С.9 – 30.

Шиллер Ф. История отпадения Соединённых Нидерландов от испанского владычества // Собрание сочинений: В 7 т. Т.IV.

М.: Гослитиздат, 1956. С. 31 – 324.

Шиллер Ф. Осада Антверпена принцем Пармским в 1584 – 1585 годах // Собрание сочинений: В 7 т. Т.IV. М.: Гослитиздат,

1956. С. 335 – 378.

Шиллер Ф. Тридцатилетняя война // Собрание сочинений:

В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 9 – 400.

Шиллер Ф. Предисловие к полному собранию исторических мемуаров // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 401 – 408.

Шиллер Ф. Законодательство Ликурга и Солона // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 409 – 448.

Шиллер Ф. Обзор важнейших событий всемирной истории во времена императора Фридриха I // Собрание сочинений: В 7 т.

Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 449 – 476.

Шиллер Ф. О великом переселении народов, о крестовых походах и о средних веках // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат, 1957. С. 477 – 500.

Шиллер Ф. Нечто о первом человеческом обществе по данным Моисеева Пятикнижия // Собрание сочинений: В 7 т. Т.V.

М.: Гослитиздат, 1957. С. 501 – 522.

Шиллер Ф. Письма // Собрание сочинений: В 7 т. Т. VII. М.:

Гослитиздат, 1957. 786 с.

Обязательная литература Историография истории нового времени стран Европы и Америки. М.: Высшая школа, 1990. С. 79 – 89.

Дополнительная литература

Абуш А. Шиллер: Величие и трагедия немецкого гения. М.:

Прогресс, 1964. 311 с.

Гулыга А.В. Исторические взгляды немецких просветителей XVIII века // Новая и новейшая история. 1963. № 3. С. 109 – 121.

Ланштейн П. Жизнь Шиллера. М.: Радуга, 1984. 404 с.

Лозинская Л.Я. Фридрих Шиллер. М.: Молодая гвардия, 1960. 334 с.

Тер-Акопян Н. Шиллер как историк // Шиллер Ф. Собрание сочинений: В 7 т. Т.V. М.: Гослитиздат,1957. С. 529 – 552.

Шиллер Ф.П. Фридрих Шиллер: Жизнь и творчество. М.:

Художественная литература, 1955. 430с.

ТЕКСТЫ

1. Шиллер Фридрих В чём состоит изучение мировой истории и какова цель этого изучения. Вступительная лекция Первая лекция, прочитанная в мае 1789 года новым преподавателем истории Йенского университета. Текст проникнут историко-философскими идеями Просвещения. Чётко прослеживается нацеленность просветительской историографии на преобразование общественных отношений. Автор убеждён в необратимом восходящем движении человечества к свободе, идея прогресса – неотъемлемая составная часть философии Шиллера. При этом, речь идёт, как это и должно быть у просветителя, о прогрессе разума и духовной сферы.

Из всей суммы этих событий историк прежде всего извлекает те, которые имели важное, серьёзное и совершенно очевидное влияние на существующее ныне положение в мире и на ныне живущее поколение. При собирании материала для всемирной истории необходимо иметь в виду, как связан тот или иной исторический факт с теперешним положением в мире. Всеобщая история исходит, таким образом, из принципа, прямо противоположного фактической последовательности событий. Подлинная последовательность событий идёт от возникновения вещи к её теперешнему состоянию. Историк же отправляется от теперешнего положения вещей и идёт назад к их генезису. Когда от текущего года и столетия он мысленно возвращается к непосредственно им предшествовавшему и встречается здесь с историческими фактами, которые объясняют ему последующие события, когда он прослеживает весь процесс до самого начала – не начала мира, для чего у него не может быть путеводителя, - а до начала появления памятников, тогда он получает возможность пойти обратным путём и, имея путеводной нитью отмеченные им факты, легко и беспрепятственно пройдёт от возникновения памятников до новейшего времени. Это и есть наша мировая история, которая будет преподана вам в моих лекциях.

Так как мировая история зависит от богатства или бедности источников, то в ней будет неизбежно столько же пробелов, сколько их имеется в предании. Насколько необходимо, последовательно и обусловленно вытекают друг из друга события мирового развития, настолько же случайно и отрывочно связаны они между собой в историческом изложении. Существует поэтому явное несоответствие между ходом вещей в действительном мире и ходом их в мировой истории. Ход действительного мирового развития можно было бы сравнить с непрерывным течением реки, в то время как в мировой истории отражаются лишь то одна, то другая волна этой реки. Далее. Так как легко может произойти, что связь какого либо отдалённого мирового события с сегодняшним днём бросается в глаза раньше, чем связь его с явлениями, которые ему предшествовали или происходили одновременно с ним, то неизбежно, что события, которые находятся в теснейшей связи с современностью, нередко кажутся нам изолированными в том веке, когда они происходили. В качестве фактического примера этого можно было бы привести, например, происхождение христианства и в особенности христианской морали. Христианская религия принимала столь всеобъемлющее участие в формировании современного мира, что возникновение её является важнейшим фактом мировой истории. Но ни то время, когда она зародилась, ни тот народ, среди которого она появилась, не дают (за отсутствием источников) никаких удовлетворительных объяснений причин её возникновения.

Таким образом, наша мировая история никогда не могла бы стать чем-либо иным, кроме агрегата отрывков, и не заслуживала бы названия науки, если б ей на помощь не пришла философия. Соединяя эти отрывки искусственными промежуточными звеньями, философия превращает агрегат в систему, в разумное и закономерно связанное целое. Основанием для этого является тот факт, что законы природы, равно как и законы человеческого духа, едины и неизменны. Именно это единство является причиной того, что, при совпадении аналогичных внешних условий, события, имевшие место в отдалённейшей древности, могут повторяться в новейшие времена, вследствие чего, отправляясь от новейших явлений, лежащих в круге нашего наблюдения, ретроспективно можно делать выводы и проливать свет на явления, которые теряются в доисторических временах. Метод заключений по аналогии является мощным вспомогательным средством всюду, в том числе и в истории. Но употребление этого метода должно оправдываться достаточно вескими причинами, и применять его должно с разумной и необходимой осторожностью.

Похожие работы:

«Жизнь Моисея Урок №15 Дата Тема: Рассказать детям, как Бог заключил завет Цель: на горе Синай и объяснить значение завета Исход 1920 главы; 24 глава 1-8 стихи.Библейский

1. Факты из биографии

Шарль Луи де Секонда барон де Ла Бред и де Монтескье родился в замке ла Бред в окрестностях Бордо в 1689 г. Он изучал юридические науки сначала в Бордо, затем в Париже; в 1714 г. стал советником, а в 1716 г. - президентом парламента города Бордо (следует напомнить, что до революции французские парламенты были судебными органами). Монтескье занимает должность президента парламента до 1728 г., затем отправляется путешествовать по Италии, Швейцарии, Германии, Голландии и Англии. В последней он задержался более чем на год (1729 - 1731) и, изучив английскую политическую жизнь, составил то высокое мнение о политических учреждениях Англии, которое мы нашли в его крупнейшей работе "О духе законов". Он вернулся из Англии во Францию в 1731 г., обосновался в замке Бред и жил там, не считая нескольких непродолжительных поездок в Париж (в 1727 г. он избран членом академии), работая над своими книгами до самой смерти, случившейся в 1755 г.
Монтескье писал о разных проблемах как литературного, так и научного характера, хотя его основной интерес - политические науки - проявился уже в некоторых из "Персидских писем " (анонимно опубликованных в 1721 г.). В 1733 г. Монтескье напечатал "Размышления о причинах величия и падения римлян" и "Размышления о всемирной монархии". Лишь в 1748 г., после двадцати лет работы, он опубликовал книгу "Защита «О духе законов» ". После этой публикации, в 1750 г., вышли в свет и "Разъяснения". Утерян "Трактат об обязанностях "(1725) уцелели некоторые фрагменты и сокращенное изложение (4, с. 529).
Монтескье был типичным представителем французского Просвещения. Он верил в просветительскую миссию науки: "Разница между великими нациями и дикими народами в том, что первые усердно занимаются искусствами и науками, а вторые их полностью игнорируют". Науки "крайне полезны, поскольку избавляют народы от пагубных предрассудков".
2. Ш.Монтескье о сущности и назначении права, общества и государства

Как отмечал Д.Реале, работа «О духе законов» "соответствует требованию (все больше занимавшему помыслы Монтескье) изучения закономерностей общественных явлений и политической жизни не с помощью абстрактно-априорных методов просветителей, а с применением непосредственного эмпирического наблюдения; причем эти закономерности понимались им не как рациональные идеальные принципы, а, скорее, как постоянные отношения между историческими явлениями" . Я полностью согласен с этим высказыванием, так как работа Монтескье оставила впечатление четкого, грамотного, подчиненного одной цели труда.
Книги I-XIII этого сочинения написаны в жанре политической социологии. В них М. анализирует "принцип" (определяемый доминирующим чувством в рамках конкретной формы правления - при демократии это "добродетель") и "природу" (обусловливаемую числом обладателей верховной суверенной власти: республика - весь народ или его часть, монархия - один, но в рамках жесткого законодательства, деспотизм - один в соответствии с собственными прихотями и произволом) правления в условиях республики, монархии и деспотизма.
В начале работы автор ставит перед собой цели. Монтескье пишет: "Людьми управляют многие вещи: климат, религия, законы, руководящие правила, примеры из прошлого, нравы, обычаи, и из всего этого образуется общий дух". Под духом законов следует понимать отношения, характеризующие совокупность позитивных и исторических законов, регулирующих человеческие отношения в различных обществах. "Закон вообще - это человеческий разум, поскольку он управляет всеми народами земли, аполитические и гражданские законы любой страны лишь его частные случаи. Они должны быть настолько хорошо приспособлены к тому народу, для которого создаются, что только в редчайших случаях законы одной страны могут подойти для другой... Они должны принимать во внимание физическую географию страны, климат - холодный, умеренный или жаркий; размеры территории, расположение страны, качества ее земли; образ жизни народов - земледельческий, охотничий или скотоводческий; они должны соотноситься с той степенью свободы, которую может предоставить конституция; с религией жителей страны, с их склонностями, числом, богатством, торговлей, их нравами и обычаями. Последствия соотносятся друг с другом и со своим происхождением, а также с целями и намерениями законодателя и порядком вещей, на которых они основаны. Поэтому необходимо изучать их во всем разнообразии аспектов. Именно такую задачу я попытался осуществить в своей работе. Я беру все эти соотношения: их совокупность составляет то, что я называю духом законов".
Задача огромна, можно даже сказать непосильная, но автору надо отдать должное - Монтескье не закапывается в огромную массу фактов, касающихся законов разных народов, а пытается их классифицировать. Вот схема Монтескье, служащая для распределения: "Существуют три формы правления: республиканская, монархическая и деспотическая. Республиканской формой правления является та, при которой весь народ или его определенная часть обладает властью правителя; при монархической форме управляет только один человек, но на основе определенных и неизменных законов, в то время как при деспотической форме правит, конечно же, человек, но без всяких законов и правил, решая любой вопрос по своей воле и прихоти".
Интересно посмотреть на то, что Монтескье считает добродетелью в государстве. Применительно к республике Монтескье пишет: «В республике добродетель есть очень простая вещь: это - любовь к республике, это - чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно последнему человеку в государстве, как и тому, который занимает в нем первое место. Раз усвоив себе добрые правила, народ держится за них дольше, чем так называемые порядочные люди». То есть по мнению автора, основной залог порядка в обществе – традиции, установившиеся нормы поведения: «Любовь к отечеству порождает добрые нравы, а добрые нравы порождают любовь к отечеству».
Интересно, но Монтескье делает исключение из своего же правила – в тринадцатой главе он делает следующую оговорку: «Но где обычаи неистребимы, так это в Китае. Там женщины совершенно изолированы от мужчин, а нравы и обычаи преподаются в школах. Там ученого узнают по непринужденности его поклона. Эти обычаи, раз навсегда принятые за правила важными учеными, укореняются там в качестве основных начал нравственности и уже более не изменяются».
Показателен в этом плане еще один пример. Говоря о методах изменения уклада в стране, Монтескье приводит в пример Россию: «Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своем народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями. Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено посредством обычаев, - очень дурная политика.
Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и насилие Петра I, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средства бороться с преступлениями: это наказания; есть средства для изменения обычаев: это примеры.
Легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации, неопровержимо доказали, что его государь был о нем слишком дурного мнения и что его народы вовсе не были скотами, как он отзывался о них. Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог бы достигнуть своей цели и кротостью». Как видим, Монтескье отказал Петру в здравом уме государя, посчитал его методы неразумными.
По мнению Монтескье, перечисленные три формы правления типизируются соответствующими этическими принципами, представляющими собой: добродетель - для республиканской формы, честь - для монархической и страх - для деспотической. Форма, или природа правления, делает нас тем или иным, а принцип заставляет действовать. Первая является специфической структурой, а второй воплощает человеческие страсти, приводящие в действие власть. Монтескье считает очевидным, что законы должны соотноситься как с принципом правления, так и с его природой.
Приведу еще один пример для пояснения: "Для того, чтобы монархическое или деспотическое правление могло удерживать власть и защищать себя, не требуется скрупулезной честности. Сила законов в одном и грозная длань государя - в другом регулируют и управляют любыми вещами. Однако в народном государстве нужна еще одна пружина - это добродетель. Такое утверждение согласуется с природой вещей и, кроме того, подтверждается всеобщей историей. В самом деле, очевидно, что монархия, где лицо, заставляющее исполнять законы, само находится над законами, не так нуждается в добродетели, как народное правительство, где лицо, заставляющее исполнять законы, сознает, что и само подвластно этим законам и должно нести свои обязанности достойно. Когда этой добродетели не достает, в сердца ее поборников входит честолюбие, а во все остальные - жадность. Стремления обращаются на другие цели: то, что прежде любили, начинают презирать, а если они были свободными под законом, то хотят теперь стать свободными против законов".
Итак, существуют три формы правления, инспирированные тремя принципами. Они подвержены разложению: "Разложение всякого правительства почти всегда начинается с принципа". Так, например, "принцип демократии разлагается не только тогда, когда пропадает дух равенства, но также и особенно тогда, когда распространяется дух крайнего равенства, и каждый претендует на то, чтобы быть равным тем, кого он избрал командовать собой". Эту важную мысль Монтескье поясняет следующими словами: "Насколько небо удалено от земли, настолько же и истинный дух равенства далек от духа крайнего равенства. Первый вовсе не в том, что командуют все и никто не подчиняется, а в подчинении и руководстве равным образом всех.... Естественное место добродетели - поближе к свободе, но добродетель не может выжить при чрезмерной свободе точно так же, как не может уцелеть в рабстве". Поэтому относительно монархического принципа можно сказать: "Он разлагается, когда высшие должностные лица становятся символом максимального угнетения, когда гранды лишаются уважения народа и становятся грубыми орудиями произвола. Разложение еще сильнее, когда честь противостоит почестям и сановник обличен должностями и бесчестьем в равной мере". И, наконец, "принцип деспотического правления разлагается непрерывно, ибо он порочен по своей природе".
Как видим, крупнейший труд Монтескье содержит не только описательный анализ и объяснительную политическую теорию. В нем царит великая страсть к свободе. Монтескье разрабатывает проблему политической свободы путем изысканий действительных условий, позволяющих пользоваться свободой. Свой главный интерес он объясняет, главным образом, в главе, посвященной английской монархии: он обрисовал правовое государство, складывавшееся после революции 1688 г. Особым образом Монтескье анализирует и разрабатывает теорию разделения властей как опоры теории правового государства и практики демократической жизни.
Монтескье утверждает: "Политическая свобода заключается не в том, чтобы делать, что хочется. В государстве, т. е. в обществе, имеющем законы, свобода может заключаться только в возможности делать то, что необходимо хотеть, а также в возможности не быть вынужденным делать то, чего нельзя хотеть... Свобода - это право делать все, что позволено законами". В этом, локковском, смысле законы не ограничивают свободу, а, скорее, обеспечивают ее каждому гражданину: "Это принцип современного конституционализма и правового государства. Здесь Монтескье присоединяется к Локку (английский философ), форму правления которой он считает наилучшей для разделения трех видов государственной власти: законодательной, исполнительной и судебной, - в разделении властей состоит политическое и юридическое условие свободы". Против злоупотреблений властью необходимы разные ее органы, способные "тормозить", "умерять" один другой.
Монтескье говорит, что во всяком государстве существует три вида власти: законодательная, исполнительная и судебная. "В роли первой государь или магистрат издает законы, имеющие ограниченный либо неограниченный срок действия, поправляет или отменяет уже существующие законы. В роли второй - заключает мир или объявляет войну, посылает и принимает посольства, гарантирует безопасность, предупреждает нападения. В роли третьей - наказывает преступления или рассматривает гражданские дела".
Дав такие определения, Мотескье пишет: "Политическая свобода гражданина - это спокойствие духа, проистекающее из убеждения в том, что каждому обеспечена собственная безопасность. Для того, чтобы можно было наслаждаться такой свободой, необходимо, чтобы правительство было в состоянии избавить каждого гражданина от страха перед остальными". Но "когда законодательная власть объединена с властью исполнительной в одном лице либо в одном аппарате магистрата, свободы быть не может, ибо налицо законное подозрение, что сам монарх или же сенат может принять тиранические законы, чтобы затем тираническим образом заставить их исполнять".
По мнению философа, не будет свободы, "если судебная власть не отделена от законодательной и исполнительной. Бесконтрольный произвол над жизнью и свободой граждан неизбежен, когда судья - законодатель. Если бы судебная власть объединилась с исполнительной, то судья мог бы обрести силу угнетателя". И, наконец, "все было бы потеряно, если бы один и тот же человек, один и тот же аппарат из знати или представителей народа соединил бы в своих руках одновременно три власти: разработку и принятие законов, исполнение общественных решений и рассмотрение гражданских дел и суд над преступниками".
Монтескье признает, что в то время как у турок (где все три вида власти сосредоточены в руках султана) царит "ужасающий деспотизм", в большинстве королевств Европы, напротив, "правление является умеренным, поскольку государь, который держит в своих руках два первых вида власти, исполнение третьей оставляет своим подданным". В конце он добавляет: "Мне не пристало судить, пользуются ли англичане в настоящее время этой свободой. Достаточно подтвердить, что она санкционирована законами, а все остальное не имеет значения".
По Монтескье законы присутствуют исключительно в республиканских, демократических государствах, в деспотических государствах закона нет – только произвол судей. В монархическом государстве законы есть, но они поставлены в двойственное положение6 «Чем более правление приближается к республиканскому, тем определеннее и точнее становится способ отправления правосудия. Большим недостатком Спартанской республики было то, что эфоры судили там произвольно, не руководствуясь никакими законами. В Риме первые консулы судили, как эфоры; неудобства этого суда вскоре стали очевидными и были созданы определенные законы. В деспотических государствах нет закона: там сам судья - закон.
В монархических государствах есть законы, и если они ясны, то судья руководится ими, а если нет, то он старается уразуметь их дух. Природа республиканского правления требует, чтобы судья не отступал от буквы закона. Там нельзя истолковывать закон во вред гражданину, когда дело идет о его имуществе, его чести или его жизни».

© Размещение материала на других электронных ресурсах только в сопровождении активной ссылки

Контрольные работы в Магнитогорске, контрольную работу купить, курсовые работы по праву, купить курсовую работу по праву, курсовые работы в РАНХиГС, курсовые работы по праву в РАНХиГС, дипломные работы по праву в Магнитогорске, дипломы по праву в МИЭП, дипломы и курсовые работы в ВГУ, контрольные работы в СГА, магистерские диссертации по праву в Челгу.

Шарль Луи Монтескье

О ДУХЕ ЗАКОНОВ1

ПРЕДИСЛОВИЕ

Если бы среди бесконечного разнообразия предметов, о которых

говорится в этой книге, и оказалось, что-нибудь такое, что против моего

ожидания может кого-либо обидеть, то не найдется в ней по крайней мере

ничего, сказанного со злым умыслом. <...>

Я начал с изучения людей и нашел, что все бесконечное разнообразие их

законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии.

Я установил общие начала и увидел, что частные случаи как бы сами

собою подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как

следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от

другого, более общего, закона. <...>

Принципы свои я вывел не из своих предрассудков, а из самой природы

вещей. <...>

Нельзя относиться безразлично к делу просвещения народа.

Предрассудки, присущие органам управления, были первоначально

предрассудками народа. Во времена невежества люди не ведают сомнений,

даже когда творят величайшее зло, а в эпоху просвещения они трепещут

даже при совершении величайшего блага. Они чувствуют старое зло, видят

средства к его исправлению, но вместе с тем видят и новое зло,

проистекающее от этого исправления. Они сохраняют дурное из боязни

худшего и довольствуются существующим благом, если сомневаются в

возможности лучшего; они рассматривают части только для того, чтобы

познать целое, и исследуют все причины, чтобы уразуметь все последствия.

1 Монтескье Ш. Л. О духе законов // Монтескье Ш. Л. Избраные произведения. М.: Госполит- издат, 1955. - С. 160, 163-192, 196-218, 224-239, 253, 254, 263-265, 278-300, 316-318, 320-322, 350-352, 354, 356-357, 412, 416-417, 572- 573.

Если бы я мог сделать так, чтобы люди получили новые основания

полюбить свои обязанности, своего государя, свое отечество и свои законы,

чтобы они почувствовали себя более счастливыми во всякой стране, при

всяком правительстве и на всяком занимаемом ими посту, - я счел бы себя

счастливейшим из смертных.

Если бы я мог сделать так, чтобы у тех, которые повелевают, увеличился

запас сведений относительно того, что они должны предписывать, а те,

которые повинуются, нашли новое удовольствие в повиновении, - я счел

бы себя счастливейшим из смертных.

Я счел бы себя счастливейшим из смертных, если бы мог излечить людей

от свойственных им предрассудков. Предрассудками я называю не то, что

мешает нам познавать те или иные вещи, а то, что мешает нам познать самих

себя. <...>

Книга первая

О ЗАКОНАХ ВООБЩЕ

ГЛАВА I

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИЯХ К РАЗЛИЧНЫМ СУЩЕСТВАМ

Законы в самом широком значении этого слова суть необходимые

отношения, вытекающие из природы вещей; в этом смысле все, что

существует, имеет свои законы <...>.

Итак, есть первоначальный разум; законы же - это отношения,

существующие между ним и различными существами, и взаимные

отношения этих различных существ.

Бог относится к миру как создатель и охранитель; Он творит по тем же

законам, по которым охраняет; Он действует по этим законам, потому что

знает их; Он знает их, потому что создал их, и Он создал их, потому что они

соответствуют Его мудрости и могуществу.

Непрерывное существование мира, образованного движением материи и

лишенного разума, приводит к заключению, что все его движения

совершаются по неизменным законам, и какой бы иной мир мы себе ни

вообразили вместо существующего, он все равно должен был бы или

подчиняться неизменным правилам, или разрушиться. <...>

Единичные разумные существа могут сами для себя создавать законы, но у

них есть также и такие законы, которые не ими созданы. Прежде чем стать

действительными, разумные существа были возможны, следовательно,

возможны были отношения между ними, возможны поэтому и законы.

Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность

справедливых отношений. <...>

Итак, надо признать, что отношения справедливости предшествуют

установившему их положительному закону. Так, например, если существует

общество людей, то справедливо, чтобы люди подчинялись законам этого

общества; если разумные существа облагодетельствованы другим

существом, они должны питать к нему благодарность; если разумное

существо сотворено другим разумным существом, то оно должно оставаться

в той же зависимости, в какой оно находилось с первого момента своего

существования; если разумное существо причинило зло другому разумному

существу, то оно заслуживает, чтобы ему воздали таким же злом, и т. д.

Но мир разумных существ далеко еще не управляется с таким

совершенством, как мир физический, так как, хотя у него и есть законы, по

своей природе неизменные, он не следует им с тем постоянством, с которым

физический мир следует своим законам. <...>

Как существо физическое, человек, подобно всем другим телам,

управляется неизменными законами; как существо, одаренное умом, он

беспрестанно нарушает законы, установленные Богом, и изменяет те,

которые сам установил. Он должен руководить собою, и, однако, он

существо ограниченное; как всякое смертное разумное существо, он

становится жертвой неведения и заблуждения и нередко утрачивает и те

слабые познания, которые ему уже удалось приобрести, а как существо

чувствующее, он находится во власти тысячи страстей. Такое существо

способно ежеминутно забывать своего Создателя - и Бог напоминает ему о

себе в заветах религии; такое существо способно ежеминутно забывать

самого себя - и философы направляют его законами морали; созданный для

жизни в обществе, он способен забывать своих ближних - и законодатели

призывают его к исполнению своих обязанностей посредством политических

и гражданских законов.

ГЛАВА II

О ЗАКОНАХ ПРИРОДЫ

Всем этим законам предшествуют законы природы, названные так потому,

что они вытекают единственно из устройства нашего существа. Чтобы

основательно познакомиться с ними, надо рассмотреть человека во время,

предшествовавшее образованию общества. Законы, по которым он жил в том

состоянии, и будут законами природы.

Тот закон, который, запечатлев в нас идею Творца, влечет нас к Нему, в

ряду естественных законов занимает первое место по своей важности, но не

по порядку законов во времени. Человек в природном состоянии обладает не

столько познаниями, сколько способностью познания. Ясно, что первые идеи

его не будут носить умозрительного характера: прежде чем размышлять о

начале своего бытия, он думает о его охранении. Такой человек вначале

чувствует лишь свою слабость. <...>

В таком состоянии каждый чувствует себя низшим по отношению к

другим людям и лишь с трудом доходит до чувства равенства с ними.

Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; следовательно, мир

является первым естественным законом человека.

Гоббс неправ, когда приписывает первобытным людям желание

властвовать друг над другом. Идея власти и господства настолько сложна и

зависит от такого множества других идей, что она не может быть первой во

времени идеей человека.

Если война не есть естественное состояние людей, то почему же,

спрашивает Гоббс, люди всегда ходят вооруженными и запирают на ключ

свои жилища? Однако не следует приписывать людям, жившим до

образования общества, такие стремления, которые могут возникнуть у них

только после образования общества, вместе с которым у них появляются

поводы для нападения и защиты.

С чувством своей слабости человек соединяет ощущение своих нужд.

Поэтому второй естественный закон человека - стремление добывать себе

Я сказал, что страх побуждает людей бежать друг от друга; но как только

они увидят, что страх их является взаимным, у них появится желание

подойти друг к другу. Кроме того, их влечет к сближению и чувство

удовольствия, испытываемое каждым животным при встрече с животным

той же породы, причем то очарование, которое связано с различием двух

полов, еще более увеличит это удовольствие. Таким образом, просьба,

обращенная одним человеком к другому, составляет третий естественный

закон человека.

Первоначально человек обладает способностью чувствовать; в

дальнейшем он доходит до приобретения познаний. Таким образом, людей

связывает вторая нить, которой нет у животных; отсюда возникает новый

повод к сближению. Желание жить в обществе - четвертый естественный

закон человека.

ГЛАВА III

О ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ ЗАКОНАХ

Как только люди соединяются в обществе, они утрачивают сознание своей

слабости, существовавшее между ними равенство исчезает, и начинается

война. Каждое отдельное общество начинает сознавать свою силу - отсюда

состояние войны между народами. Отдельные лица в каждом обществе

начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные

выгоды этого общества - отсюда война между отдельными лицами.

Появление этих двух видов войны побуждает установить законы между

людьми. Как жители планеты, размеры которой делают необходимым

существование на ней многих различных народов, люди имеют законы,

определяющие отношения между этими народами: это международное

Право. Как существа, живущие в обществе, существование которого

нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между

правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще и

законы, коими определяются отношения всех граждан между собою: это

Право гражданское.

Международное право, естественно, основывается на том принципе,

согласно которому различные народы должны во время мира делать друг

другу как можно более добра, а во время войны причинять насколько

возможно менее зла, не нарушая при этом своих истинных интересов.

Цель войны - победа; цель победы - завоевание; цель завоевания -

сохранение. Из этого и предшествующего принципов должны проистекать

все законы, образующие международное право. <...>

Кроме международного права, относящегося ко всем обществам, есть еще

и политическое право для каждого из них в отдельности. Общество не может

существовать без правительства.

<...> Правительство наиболее сообразно с природой в том случае, если его

особенные свойства больше всего соответствуют характеру народа, для

которого оно установлено.

Силы отдельных людей не могут объединиться, пока не пришли к

единству их воли; это последнее единство и есть то, что, опять-таки по

прекрасному выражению Гравина, называется гражданским состоянием.

Закон, говоря вообще, есть человеческий разум, поскольку он управляет

всеми народами земли; а политические и гражданские законы каждого

народа должны быть не более как частными случаями приложения этого

Эти законы должны находиться в таком тесном соответствии со

свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно

редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для

другого народа.

Необходимо, чтобы законы соответствовали природе и принципам

установленного или установляемого правительства, имеют ли они целью

устройство его - что составляет задачу политических законов или только

поддержание его существования - что составляет задачу гражданских

Они должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату

Холодному, жаркому или умеренному; качествам почвы, ее положению,

размерам, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или

пастухов; степени свободы, допускаемой устройством государства, религии

населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и

обычаям; наконец, они связаны между собой и обусловлены

обстоятельствами своего возникновения, целями законодателя, порядком

вещей, на котором они утверждаются. Их нужно рассмотреть со всех этих

точек зрения.

Это именно я и предполагаю сделать в настоящей книге. В ней будут

исследованы все эти отношения; совокупность их образует то, что

называется Духом законов.

В этом исследовании я не отделяю политических законов от гражданских,

так как, занимаясь исследованием не законов, а Духа законов, который

заключается в различных отношениях законов к различным предметам, я

должен был сообразовываться не столько с естественным порядком законов,

сколько с естественным порядком этих отношений и предметов.

Я начну с рассмотрения тех отношений, в которых законы состоят к

природе и принципу каждого правительства, уделяя особое внимание

изучению этого принципа, ввиду того что он оказывает решающее влияние

на законы. И если мне удастся установить этот принцип, я покажу, что

законы вытекают из него, как из своего источника. Затем я перейду к

рассмотрению других, по-видимому, более частных отношений.

Книга вторая

О ЗАКОНАХ, ВЫТЕКАЮЩИХ НЕПОСРЕДСТВЕННО ИЗ

ПРИРОДЫ ПРАВИТЕЛЬСТВА

ГЛАВА I

О ПРИРОДЕ ТРЕХ РАЗЛИЧНЫХ ОБРАЗОВ ПРАВЛЕНИЯ

Есть три образа правления: республиканский, монархический и

Деспотический. Чтобы обнаружить их природу, достаточно и тех

представлений, которые имеют о них даже наименее осведомленные люди. Я

предполагаю три определения или, вернее, три факта: республиканское

правление - это то, при котором верховная власть находится в руках или

всего народа, или части его; монархическое, при котором управляет один

человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как

в деспотическом все вне всяких законов и правил движется волей и

произволом одного лица.

Вот что я называю природой правления. Предстоит рассмотреть, каковы

законы, непосредственно вытекающие из этой природы и, стало быть,

имеющие значение основных краеугольных законов.

ГЛАВА II

О РЕСПУБЛИКАНСКОМ ПРАВЛЕНИИ И ЗАКОНАХ,

ОТНОСЯЩИХСЯ К ДЕМОКРАТИИ

Если в республике верховная власть принадлежит всему народу, то это

демократия. Если верховная власть находится в руках части народа, то такое

правление называется аристократией.

В демократии народ в некоторых отношениях является государем, а в

некоторых отношениях - подданным.

свою волю. Воля государя есть сам государь. Поэтому законы,

правления. В самом деле, для республики столь же важно определить, как,

кем, пред кем и о чем будут производиться голосования, как для монархии

Знать, кто государь и как он должен управлять. <...>

Существенно важно определить число граждан, из коих состоит народное

собрание, ибо без этого во многих случаях было бы неизвестно, высказался

ли весь народ в целом или только часть его. <...>

Народ, обладающий верховной властью, должен делать сам все, что он в

состоянии хорошо выполнить, а то, чего он не может выполнить, он должен

делать через посредство своих уполномоченных.

Но эти уполномоченные не будут таковыми, если они не назначены самим

народом; поэтому основной принцип этого вида правления состоит в том,

что народ сам избирает своих уполномоченных, то есть должностных лиц

государства.

Подобно монархам и даже в еще большей степени народ нуждается в

руководстве со стороны совета или сената. Но чтобы иметь к ним доверие,

он должен сам избирать членов этих учреждений или непосредственно, как в

Афинах, или через посредство особого учреждения, созданного народом для

того, чтобы их выбирать, как это делалось в некоторых случаях в Риме.

Народ в высшей степени удачно избирает тех, кому он должен поручить

часть своей власти. Тут ему нужно руководиться лишь обстоятельствами,

которых он не может не знать, и самыми очевидными фактами. Он знает,

например, что такой-то человек часто бывал на войне и воевал успешно, - и

вот он уже способен избрать полководца. Он знает, что такой-то судья

усердно исполняет свои обязанности, никогда не был уличен в подкупности

и что люди вообще довольны им, - и он уже достаточно осведомлен для

избрания претора. <...> Все это факты, о которых он узнает на своих

площадях гораздо лучше, чем монархи в своих дворцах. Но сумеет ли он сам

выполнить какое-нибудь дело, изучить места, возможности, благоприятные

моменты, воспользоваться этими знаниями? Нет, этого он не сумеет сделать.

Если бы кто-либо усомнился в естественной способности народа

распознавать достоинства избираемых им лиц, то пусть он бросит взгляд на

непрерывный ряд поразительно удачных выборов, которые были

произведены афинянами и римлянами и которые, конечно, невозможно

объяснять случайностью. <...>

Подобно тому, как большинство граждан вполне способно быть

избирателями, но не имеет всех нужных качеств для того, чтобы быть

избираемыми, народ способен контролировать деятельность других лиц, но

не способен вести дела сам. <...>

В демократическом государстве народ разделен на определенные классы.

В различных способах производить это разделение особенно наглядно

проявился гений великих законодателей. Именно от правильности этого

разделения и зависели всегда прочность и процветание демократии. <...>

Солон разделил афинский народ на четыре класса. Руководствуясь

демократическим духом, он образовал эти классы для того, чтобы

обозначить не тех, которые должны избирать, а тех, которые могут быть

избраны; предоставив каждому гражданину право избирать, он разрешил

избирать судей из граждан всех четырех классов, между тем как на более

высокие государственные должности могли быть избраны лица только

первых трех классов, в которые входили зажиточные граждане.

Итак, разделение на классы населения, имеющего право голоса, составляет

основной закон республики. Другим основным ее законом является способ

Назначение по жребию свойственно демократии; назначение по

выборам- аристократии.

Жребий представляет самый безобидный способ избрания: он

предоставляет каждому гражданину возможность послужить отечеству.

Но так как в этом именно состоит недостаток этого способа, то великие

законодатели затратили большие усилия для того, чтобы его исправить и

упорядочить. <...>

Закон, определяющий самую форму подачи избирательных бюллетеней,

также принадлежит к числу основных законов демократии. Здесь особую

Цицерон пишет, что законы, установившие в последние времена римской

Ввиду того что этот вопрос решается в различных республиках неодинаково,

вот что, полагаю я, следует сказать о нем.

открытым, и в этом следует видеть один из основных законов демократии.

Нужно, чтобы руководители вразумляли простой народ и чтобы известные

не было уже более возможности вразумить погибающий народ. Когда же

поэтому все дело сводится лишь к предупреждению происков честолюбия,

то в этих случаях находит применение самая строгая тайна голосования. <...>

К основным законам демократии принадлежит и тот, в силу которого

власть издавать законы должна принадлежать только народу. Однако есть

тысячи случаев, когда бывают необходимы постановления сената; часто

полезно даже испробовать закон, прежде чем установить его окончательно.

Конституции Рима и Афин отличались в этом отношении большой

мудростью. Определения сената имели там силу закона в продолжение года

и обращались в постоянный закон только по воле народа.

ГЛАВА III

О ЗАКОНАХ, ОТНОСЯЩИХСЯ К ПРИРОДЕ АРИСТОКРАТИИ

В аристократии верховная власть находится в руках группы лиц. Эти лица

издают законы и заставляют исполнять их; остальной народ является по

отношению к ним тем же, чем в монархии подданные по отношению к

государю.

Выбор по жребию не должен иметь места; он проявил бы здесь только

свои дурные стороны. В самом деле, в правлении, которое уже установило

самые прискорбные различия между людьми, должностное лицо не станет

менее ненавистным оттого, что оно выбрано по жребию: тут завидуют не

служебной должности человека, а его знатности.

Если число знатных очень велико, то есть необходимость в сенате для

решения дел, которые знать не в состоянии решать сама, и для подготовки

тех дел, которые подлежат ее решению. В этом случае можно сказать, что

сенат представляет собою аристократию, знать - демократию, а народ -

ничто. <...>

Сенаторы не должны иметь права замещать по собственному выбору

вакантные места в сенате: это повело бы к большим злоупотреблениям. В

Риме, который первоначально был аристократическим государством, сенат

не имел права избирать своих членов, новые сенаторы назначались

цензорами.

Чрезмерная власть, внезапно предоставленная в республике гражданину,

образует монархию и даже больше чем монархию. В монархии законы охра-

няют государственное устройство или приспосабливаются к нему, так что

тут принцип правления сдерживает государя; в республике же гражданин,

завладевший чрезвычайной властью, имеет гораздо больше возможностей

злоупотреблять ею, так как тут он не встречает никакого противодействия со

стороны законов, не предусмотревших этого обстоятельства.

Исключение из этого правила допустимо лишь в том случае, когда самое

устройство государства таково, что оно нуждается в должности,

сопряженной с чрезвычайною властью. Таков был Рим со своими

диктаторами <...>.

Во всех установлениях подобного рода обширность власти должна иметь

свой противовес в кратковременности ее существования. Большинство

законодателей назначает ей срок в один год. Большая продолжительность

была бы опасна, а меньшая - не соответствовала бы существу дела. Кто

согласился бы управлять на таких условиях даже домашними делами? <...>

Итак, аристократические роды должны, насколько это возможно,

сближаться с народом. Аристократия будет тем лучше, чем она более

приближается к демократии, и тем хуже, чем она более приближается к

монархии.

Худшая из аристократий та, где часть народа, которая повинуется,

находится в гражданском рабстве у той, которая повелевает, какова,

например, аристократия Польши, где крестьяне - рабы дворянства.

ГЛАВА IV

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ПРИРОДЕ

МОНАРХИЧЕСКОГО ПРАВЛЕНИЯ

Власти посредствующие, подчиненные и зависимые образуют природу

монархического правления, то есть такого, где правит одно лицо

посредством основных законов. Я сказал: посредствующие, подчиненные и

зависимые потому, что в монархии источником всякой политической и

гражданской власти является сам государь. Эти основные законы

необходимо предполагают существование посредствующих каналов, по

которым движется власть, так как если в государстве нет ничего, кроме

изменчивой и капризной воли одного, то в нем ничего не может быть

устойчивого, а следовательно, не может быть и никакого основного закона.

Самая естественная из этих посредствующих и подчиненных властей есть

власть дворянства. Она некоторым образом содержится в самой сущности

монархии, основное правило которой: «Нет монарха, нет и дворянства, нет

дворянства, нет и монарха». В монархии, где нет дворянства, монарх

становится деспотом.

Есть люди, которые в некоторых государствах Европы задумали

полностью отменить юрисдикцию сеньоров. Они не видели, что добивались

того, что было сделано английским парламентом. Уничтожьте в монархии

прерогативы сеньоров, духовенства, дворянства и городов, и вы скоро

получите в результате государство либо народное, либо деспотическое. <...>

Я не питаю чрезмерного пристрастия к привилегиям духовенства, но мне

хотелось бы, чтобы его юрисдикция была раз и навсегда точно определена.

<...> Насколько власть духовенства опасна в республике, настолько она

уместна в монархиях, и в особенности в тех из них, которые склоняются к

деспотизму. Что сталось бы с Испанией и Португалией после утраты их

законов без этой власти, которая одна только сдерживает могущество

произвола? За неимением других преград хороша и эта, так как ввиду

ужасных зол, которые деспотизм причиняет природе человека, даже зло,

которое ограничивает его, есть уже благо. <...>

Недостаточно, чтобы в монархии были посредствующие власти; она еще

нуждается в учреждении, охраняющем законы. Таким учреждением могут

быть лишь политические коллегии, которые обнародуют вновь изданные

законы и напоминают о существующих, когда о них забывают. Свойственное

знати невежество, ее невнимательность и презрение к гражданской власти

вызывают необходимость в учреждении, которое постоянно извлекало бы

законы из тьмы забвения, в которой они были бы погребены. Состоящий при

государе совет не годится для этой цели. По самой природе своей он есть

исполнитель и блюститель тех распоряжений монарха, которые имеют

временный характер, а не охранитель основных законов. Сверх того, совет

государя постоянно меняется, он не действует непрерывно, не может быть

многочисленным, наконец, он не пользуется в достаточно высокой степени

доверием народа и потому не в состоянии ни вразумить его в

затруднительных обстоятельствах, ни привести его к повиновению.

В деспотических государствах, где нет основных законов, нет также и

охраняющих их учреждений. Этим объясняется та особенная сила, которую

в этих странах обычно приобретает религия: она заменяет непрерывно

действующее охранительное учреждение; иногда же место религии

занимают обычаи, которые там почитаются вместо законов.

ГЛАВА V

О ЗАКОНАХ, ОТНОСЯЩИХСЯ К ПРИРОДЕ

ДЕСПОТИЧЕСКОГО ГОСУДАРСТВА

Из природы деспотической власти следует, что одно лицо, обладающее

ею, поручает осуществлять ее также одному только лицу. Человек, которому

все его пять чувств постоянно говорят, что он - все, а прочие люди -

ничто, естественным образом ленив, невежествен, сластолюбив. Поэтому он

сам не занимается делами. Но если он поручит их нескольким лицам, то

между ними пойдут распри, начнутся интриги из-за чести быть первым

между рабами, и государю снова придется вмешиваться в дела правления.

Поэтому гораздо проще предоставить все дела визирю, наделив его всей

полнотой власти. Учреждение должности визиря есть поэтому основной

закон такого государства.

Говорят, что некий Папа, проникнутый во время избрания сознанием

своей неспособности, очень долго отказывался от сана. Наконец, он

согласился и поручил вести все дела своему племяннику. Он был в восторге

и говорил: «Я и не думал, что это так просто». То же и с государями Востока.

Книга третья

О ПРИНЦИПАХ ТРЕХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ

ГЛАВА I

О РАЗЛИЧИИ МЕЖДУ ПРИРОДОЙ ПРАВЛЕНИЯ

И ЕГО ПРИНЦИПОМ

После рассмотрения законов, вытекающих из природы каждого образа

правления, надо рассмотреть те, которые вытекают из их принципа.

Различие между природой правления и его принципом в том, что природа

его есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип - это то, что

заставляет его действовать. Первая есть его особенный строй, а второй -

человеческие страсти, которые двигают им.

Но законы должны в такой же степени соответствовать принципу каждого

правительства, как и его природе. Итак, надо найти этот принцип. Это и

будет предметом настоящей книги.

ГЛАВА II

О ПРИНЦИПЕ РАЗЛИЧНЫХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ

Я сказал, что природа республиканского правления заключается в том, что

там верховная власть принадлежит всему народу или определенному

количеству семейств; природа монархического - в том, что там этой

властью обладает государь, управляющий, однако, в соответствии с

установленными законами; природа деспотического образа правления - в

том, что там управляет одно лицо по своей воле и прихотям. Вот все, что мне

нужно для выяснения принципов этих трех видов правления; они

естественно вытекают из этих определений. Я начну с республиканского

образа правления, и прежде всего с его демократической формы.

ГЛАВА III

О ПРИНЦИПЕ ДЕМОКРАТИИ

Для того чтобы охранять и поддерживать монархическое или

деспотическое правительство, не требуется большой честности. Все

определяет и сдерживает сила законов в монархии и вечно подъятая длань

государя в деспотическом государстве. Но народное государство нуждается

в добавочном двигателе; этот двигатель- добродетель. <...>

Политические деятели Греции, жившие во времена народного правления,

не признавали для него никакой другой опоры, кроме добродетели.

Нынешние же только и говорят, что о мануфактурах, торговле, финансах,

богатстве и даже о роскоши.

Когда эта добродетель исчезает, честолюбие овладевает всеми сердцами,

которые могут вместить его, все заражаются корыстолюбием. Предметы

желаний изменяются: что прежде любили, того уже не любят; прежде была

свобода по законам, теперь хотят свободы противозаконной; каждый

гражданин ведет себя как раб, убежавший от своего господина; что было

правилом, то стало казаться строгостью; что было порядком, то стало

стеснением, осмотрительность называют трусостью, корыстолюбие видят в

умеренности, а не в жажде стяжаний. Прежде имущества частных лиц

составляли общественную казну, теперь общественная казна стала

достоянием частных лиц. Республика становится добычей, а ее сила - это

власть немногих и произвол всех. <...>

ГЛАВА IV

О ПРИНЦИПЕ АРИСТОКРАТИИ

Добродетель, составляющая условие народного образа правления, нужна

также и для аристократического. Правда, в последнем она не столь

настоятельно необходима.

Народ, который по отношению к знати является тем же, чем подданные по

отношению к своему государю, сдерживается ее законами. Поэтому

добродетель менее необходима для него, чем для народа демократического

государства. Но что же будет сдерживать саму знать? Те ее представители,

которым придется применять законы против равных себе, сразу же

почувствуют, что они действуют против самих себя. Итак, добродетель

необходима для аристократии по самой природе этого государственного

устройства.

Аристократическое правительство по самой своей природе обладает

некоторой силой, которой нет у демократии. Знать является в нем таким

сословием, которое в силу своих прерогатив и ради своих собственных

интересов сдерживает народ; так что в этом отношении, поскольку законы

существуют, они исполняются.

Но насколько легко этому сословию обуздывать другие, настолько трудно

ему обуздывать самого себя. Природа этого государственного строя такова,

что он как будто в одно и то же время и ставит людей под власть закона, и

освобождает их от нее.

Такое сословие может обуздывать себя двумя способами: или при

посредстве великой добродетели, которая в некоторых отношениях как бы

уравнивает знать с народом, что может послужить основой великой

республики; или посредством меньшей добродетели, которая заключается в

некоторой умеренности и, по крайней мере, уравнивает знать в ее среде, что

и составляет охраняющую силу.

Умеренность есть поэтому душа этих правлений. Разумеется,

умеренность, которая основана на добродетели, а не та, источник которой в

трусости и духовной лени.

ГЛАВА V

О ТОМ, ЧТО ДОБРОДЕТЕЛЬ НЕ ЕСТЬ ПРИНЦИП

МОНАРХИЧЕСКОГО ОБРАЗА ПРАВЛЕНИЯ

В монархиях политика совершает великие дела при минимальном участии

добродетелей, подобно тому как самые лучшие машины совершают свою

работу при помощи минимума колес и движений. Такое государство

существует независимо от любви к отечеству, от стремления к истинной

славе, от самоотвержения, от способности жертвовать самым дорогим и от

всех героических добродетелей, которые мы находим у древних и о которых

знаем только по рассказам.

Законы заменяют здесь все эти добродетели, ставшие ненужными;

государство освобождает всех от них: всякое действие, не производящее

шума, там в некотором смысле остается без последствий.

Хотя все преступления по природе своей суть явления публичные, тем не

менее от преступлений действительно публичных принято отличать

преступления частные, называемые так потому, что они вредят более

отдельному лицу, чем целому обществу.

Но в республиках частные преступления ближе к публичным, то есть

таким, которые нарушают скорее конституцию государства, чем права

отдельных лиц; а в монархиях публичные преступления имеют более

характер частных, то есть таких, которые скорее нарушают интересы

отдельного лица, чем конституцию самого государства. <...>

Честолюбивая праздность, низкое высокомерие, желание обогащаться без

труда, отвращение к правде, лесть, измена, вероломство, забвение всех своих

обязанностей, презрение к долгу гражданина, страх перед добродетелью

государя, надежда на его пороки и, что хуже всего, вечное издевательство

над добродетелью - вот, полагаю я, черты характера большинства

придворных, отмечавшиеся всюду и во все времена. Но трудно допустить,

чтобы низшие были честны там, где большинство высших лиц в государстве

люди бесчестные, чтобы одни были обманщиками, а другие

довольствовались ролью обманываемых простаков.

Если же в народе и найдется какой-нибудь злополучный честный человек,

то кардинал Ришелье в своем политическом завещании намекает, что

государю следует остерегаться пользоваться его услугами. Вот до какой

степени непреложна истина, что добродетель не есть движущее начало этого

образа правления. Конечно, она может встретиться и в нем, но не она

управляет его деятельностью.

ГЛАВА VI

ЧЕМ ВОСПОЛНЯЕТСЯ ОТСУТСТВИЕ ДОБРОДЕТЕЛИ В

МОНАРХИЧЕСКОМ ПРАВЛЕНИИ

Лечу вперед поспешными шагами, чтобы предупредить подозрение, будто

я пишу сатиру на монархическое правление. Нет, взамен одного двигателя у

него есть другой. Честь, то есть предрассудки каждого лица и каждого

положения, заменяет в нем политическую добродетель, о которой я говорю

выше, и всюду ее представляет. Честь может там вдохновлять людей на

самые прекрасные деяния и в соединении с силой законов вести их к целям

правительства не хуже самой добродетели. <...>

ГЛАВА VII

О ПРИНЦИПЕ МОНАРХИИ

Таким образом, в хорошо управляемых монархиях почти всякий человек

является хорошим гражданином, и мы редко найдем в них человека,

обладающего политической добродетелью, ибо, чтобы быть человеком,

обладающим политической добродетелью, надо иметь намерение стать

таковым и любить государство больше ради него самого, чем ради

собственной пользы.

Монархическое правление, как мы сказали, предполагает существование

чинов, преимуществ и даже родового дворянства. Природа чести требует

предпочтений и отличий. Таким образом, честь по самой своей природе

находит себе место в этом образе правления.

Честолюбие, вредное в республике, может быть благотворно в монархии;

оно одушевляет этот образ правления и притом имеет то преимущество, что

не опасно для него, потому что может быть постоянно обуздываемо. <...>

Правда, с философской точки зрения эта честь, приводящая в движение

все силы государства, есть ложная честь, но эта ложная честь так же полезна

для общества, как была бы полезна истинная честь для отдельного лица.

И разве этого мало - обязывать людей выполнять все трудные и

требующие больших усилий дела, не имея при этом в виду другого

вознаграждения, кроме производимого этими делами шума?

ГЛАВА VIII

О ТОМ, ЧТО ЧЕСТЬ НЕ ЕСТЬ ПРИНЦИП

ДЕСПОТИЧЕСКИХ ГОСУДАРСТВ

Честь не может быть принципом деспотических государств: там все люди

равны и потому не могут превозноситься друг над другом; там все люди

рабы и потому не могут превозноситься ни над чем. <...>

ГЛАВА IX

О ПРИНЦИПЕ ДЕСПОТИЧЕСКОГО ПРАВЛЕНИЯ

Как для республики нужна добродетель, а для монархии честь, так для

деспотического правительства нужен страх. В добродетели оно не

нуждается, а честь была бы для него опасна.

Безграничная власть государя переходит здесь целиком к тем, кому он ее

поручает. Люди с большим самоуважением могли бы затевать в таком

государстве революции, поэтому надо задавить страхом всякое мужество в

людях и погасить в них малейшую искру честолюбия. <...>

История говорит нам, что Домициан своими страшными жестокостями до

того напугал своих чиновников, что народ чувствовал некоторое облегчение

во время его царствования. <...>

ГЛАВА XI

РАЗМЫШЛЕНИЯ ОБО ВСЕМ ЭТОМ

Таковы принципы трех видов правления. Это не значит, что в такой-то

республике люди добродетельны, но это значит, что они должны быть

таковыми. Из этого не следует также, что в таком-то монархическом

государстве господствует честь, а в таком-то деспотическом - страх; из

этого следует лишь, что так должно быть, ибо иначе эти государства не

будут совершенными.

Книга четвертая

О ТОМ, ЧТО ЗАКОНЫ ВОСПИТАНИЯ ДОЛЖНЫ

СООТВЕТСТВОВАТЬ ПРИНЦИПАМ ОБРАЗА ПРАВЛЕНИЯ

ГЛАВА I

О ЗАКОНАХ ВОСПИТАНИЯ

Законы воспитания - это первые законы, которые встречает человек в

своей жизни. И так как законы эти подготавливают нас к тому, чтобы стать

гражданами, то каждая семья должна управляться по образцу великой семьи,

охватывающей все отдельные семьи.

Если весь народ живет каким-нибудь принципом, то все его составные

части, то есть семейства, живут тем же принципом. Поэтому законы

воспитания должны быть различными для каждого вида правления: в

монархиях их предметом будет честь, в республиках - добродетель, в

деспотиях - страх.

ГЛАВА V

О ВОСПИТАНИИ В РЕСПУБЛИКАНСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

Ни одно правление не нуждается в такой степени в помощи воспитания,

как республиканское правление. Страх в деспотических государствах

зарождается сам собою под влиянием угроз и наказаний; честь в монархиях

находит себе опору в страстях человека и сама служит им опорой; но

политическая добродетель есть самоотверженность - вещь всегда очень

Эту добродетель можно определить как любовь к законам и к отечеству.

Эта любовь, требующая постоянного предпочтения общественного блага

личному, лежит в основании всех частных добродетелей: все они

представляют собою не что иное, как это предпочтение.

Эта любовь получает особенную силу в демократиях. Только там

управление государством вверяется каждому гражданину. Но правительства

подчинены тому же закону, что и все вещи в мире. Чтобы их сохранить, надо

их любить. Нам никогда не приходилось слышать, чтобы государь не любил

монархии, а деспот ненавидел деспотизм.

Дело, следовательно, в том, чтобы водворить в республике эту любовь, ее-

то и должно прививать воспитание. Но лучшее средство привить детям

любовь к отечеству состоит в том, чтобы эта любовь была у отцов.

Человек обыкновенно способен передавать детям свои познания; в еще

большей степени он способен передавать им свои страсти.

Если же этого не происходит, то это значит, что все внушаемое в

родительском доме разрушается влияниями, приходящими извне.

Народ вырождается не в пору своего зарождения; он погибает лишь тогда,

когда зрелые люди уже развращены.

Книга пятая

ЗАКОНЫ, ИЗДАВАЕМЫЕ ЗАКОНОДАТЕЛЕМ, ДОЛЖНЫ

СООТВЕТСТВОВАТЬ ПРИНЦИПУ ОБРАЗА ПРАВЛЕНИЯ

ГЛАВА I

ИДЕЯ ЭТОЙ КНИГИ

Мы уже установили, что законы воспитания должны соответствовать

принципу каждого правления. То же следует сказать и о законах,

создаваемых законодателем для всего общества. Это соответствие законов с

принципом правления приводит в действие все пружины правления, и самый

принцип получает от этого новую силу. Так в области физических движений

за всяким действием всегда следует противодействие. Мы рассмотрим это

соответствие для каждого вида правления отдельно и начнем с государства

республиканского, принцип которого - добродетель.

ГЛАВА II

ЧТО ТАКОЕ ДОБРОДЕТЕЛЬ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

В республике добродетель есть очень простая вещь: это - любовь к

республике, это - чувство, а не ряд сведений. Оно столь же доступно

последнему человеку в государстве, как и тому, который занимает в нем

первое место. <...>

Любовь к отечеству порождает добрые нравы, а добрые нравы порождают

любовь к отечеству. Чем менее мы можем удовлетворять наши личные

страсти, тем более мы отдаемся общим. <...>

ГЛАВА III

ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ К РЕСПУБЛИКЕ В ДЕМОКРАТИИ

Любовь к республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к

демократии есть любовь к равенству.

Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности. Так как все

должны там пользоваться одинаковым благополучием и выгодами, то

каждый должен иметь такие удовольствия и предаваться таким же надеждам,

что и прочие; а все это возможно только при общей умеренности.

Любовь к равенству в демократии ограничивает честолюбие одним

желанием, одним счастьем - послужить отечеству более важными

деяниями, чем прочие граждане. Все не могут быть для него равно полезны,

но все равно должны быть ему полезны. Граждане уже с самого рождения

находятся в неоплатном долгу перед отечеством.

Таким образом, самые отличия вытекают там из принципа равенства, даже

когда последнее, по-видимому, совсем устраняется превосходством таланта

или удачным служением.

Любовь к умеренности ограничивает в демократии стремление

приобретать желанием иметь необходимое для семьи, а излишек - для

отечества. Богатство дает власть, которую гражданин не может употреблять

для собственной пользы, потому что он перестал бы быть равным другим

гражданам. Оно доставляет наслаждения, которыми он тоже не должен

пользоваться, потому что этим также нарушалось бы равенство.

Поэтому благоустроенные демократии, утвердив умеренность в области

домашней жизни, открыли двери для роскоши в области жизни

общественной, как это и было в Афинах и в Риме. <...>

Здравый смысл и благополучие отдельных лиц в значительной степени

обусловливаются посредственностью их талантов и достатка. Республика, в

которой законы воспитают большое число людей посредственных, будет

управляться благоразумно, ибо она будет состоять из людей благоразумных;

она будет очень счастлива, ибо ее население будет счастливо.

ГЛАВА IV

КАК ВНУШАЕТСЯ ЛЮБОВЬ К РАВЕНСТВУ И УМЕРЕННОСТИ

Любовь к равенству и умеренности доводится до высшей степени самими

же равенством и умеренностью у людей, живущих в обществе, где и то и

другое установлено законом.

В монархиях и в государствах деспотических никто не стремится к

равенству; даже мысль об этом никому не приходит в голову; там каждый

стремится к возвышению. Люди самого низкого положения желают выйти из

него лишь для того, чтобы господствовать над другими людьми.

То же и с умеренностью: чтобы полюбить ее, надо наслаждаться ею. И,

конечно, нелюди, развращенные роскошью, могут полюбить воздержание

Итак, вполне истинно правило, что для развития любви к равенству и

умеренности в республике нужно, чтобы они были там установлены

законами.

ГЛАВА V

КАК ЗАКОНЫ ВОДВОРЯЮТ РАВЕНСТВО В ДЕМОКРАТИИ

Некоторые древние законодатели, как, например, Ликург и Ромул,

разделили земли поровну. Это могло произойти лишь при основании новой

республики или когда старая была до того испорчена и состояние умов в ней

было таково, что бедные считали необходимым домогаться подобного

средства, а богатые - допустить его.

Если законодатель, совершив такой раздел, не установит особых законов

для его охранения, то создание его будет недолговечно: неравенство

проникнет в него с той стороны, которая не защищена законом, и республика

погибнет.

Поэтому для поддержания этого порядка необходимо регулировать

приданое женщин, дарения, наследования, завещания, наконец, все роды

договоров. Ибо если бы было дозволено передавать свое имущество кому

угодно и как угодно, то каждая отдельная воля подрывала бы положения

основного закона. <...>

Хотя в демократии действительное равенство есть душа государства, но

его так трудно установить, что слишком большая точность в этом отношении

не всегда желательна. Достаточно, если будет установлен ценз,

определяющий и ограничивающий до некоторой степени различия; после

этого специальные законы должны будут, так сказать, уравнять неравенства

посредством налогов на богатых и льгот бедным. Только владельцы средних

состояний могут предлагать такого рода уравнения или мириться с ними,

богачи же во всяком ограничении их почестей и власти видят для себя

оскорбление. <...>

ГЛАВА VI

КАК ЗАКОНЫ ДОЛЖНЫ ПОДДЕРЖИВАТЬ УМЕРЕННОСТЬ В

ДЕМОКРАТИИ

В благоустроенной демократии земельные участки должны быть не только

равными, но также и небольшими, как у римлян. «Не дай бог, - говорил

Курий своим воинам, - чтобы гражданин почитал слишком малым кусок

земли, достаточный для прокормления человека!» <...>

<...> При хорошей демократии, в которой все должны ограничиваться

необходимым, каждый должен приобретать средства к существованию

своим трудом, так как никто не может их ему предоставить.

ГЛАВА VII

ДРУГИЕ СРЕДСТВА, СОДЕЙСТВУЮЩИЕ

ПРИНЦИПУ ДЕМОКРАТИИ

Равный раздел земель возможен не для всех демократий. Есть

обстоятельства, когда такая мера была бы неудобоисполнима, опасна и даже

могла бы поколебать государственное устройство. Не всегда необходимо

прибегать к крайним мерам. И если этот раздел, цель которого - охранение

нравов, окажется неподходящим для какой-нибудь демократии, то надо

обратиться к другим средствам.

Можно создать определенное учреждение, которое само собой явится

образцом и правилом в области нравов, например сенат, доступ в который

открывается возрастом, добродетелью, степенностью характера, заслугами.

Такие сенаторы, поставленные перед лицом народа как некое подобие богов,

внушат ему чувства, которые глубоко укоренятся во всех семействах.

Особенно нужно, чтобы этот сенат отличался приверженностью к

учреждениям старины и действиями своими поддерживал любовь к ним в

народе и его сановниках.

Нравы много выигрывают от этой приверженности к обычаям старины.

Народы с испорченными нравами редко совершают великие дела; не они

учреждают общества, основывают города, устанавливают законы; напротив,

большая часть учреждений создана народами, нравы которых были суровы и

просты; призывать людей к заветам старины значит в большинстве случаев

возвращать их к добродетели.

Сверх того, когда совершалась какая-нибудь революция и государству

придавалась новая форма, то все это могло осуществиться лишь посредством

бесконечных усилий и трудов и редко - при наличии испорченных нравов и

праздности. Те самые люди, которые совершали революцию, желали сделать

ее блага ощутимыми для всех, и они могли достигнуть этого лишь

посредством установления хороших законов. Древние учреждения поэтому

обыкновенно являются исправлением зла, а новые - злоупотреблениями. В

течение долгого правления люди незаметно спускаются ко злу и могут снова

подняться к благу только усилием. <...>

Общее правило: в сенат, созданный для того, чтобы служить образцом и,

так сказать, хранилищем нравов, сенаторов следует избирать пожизненно; в

сенат, созданный для подготовки дел, сенаторов можно избирать на срок.

Ничто так не способствует охранению нравов, как крайнее подчинение

молодых людей старикам. Оно сдерживает и тех и других; первых - в силу

уважения к старцам, а последних - в силу уважения к самим себе. <...>

ГЛАВА VIII

КАКОВО ДОЛЖНО БЫТЬ ОТНОШЕНИЕ ЗАКОНОВ К ПРИНЦИПУ

ПРАВЛЕНИЯ В АРИСТОКРАТИЧЕСКОМ ГОСУДАРСТВЕ

Если в аристократическом государстве народ добродетелен, то люди могут

быть почти так же счастливы, как и при народном правлении, и государство

будет могущественно. Но так как редко случается, чтобы там, где имущество

граждан распределено так неравномерно, люди были бы очень

добродетельны, то нужно, чтобы законы старались, насколько это от них

зависит, водворить в этом государстве дух умеренности и восстановить в

нем то равенство, которое неизбежно устраняется самим характером его

устройства.

Этот дух умеренности и есть то, что в аристократии зовется добродетелью;

он занимает там место духа равенства в народном государстве.

Если роскошь и великолепие, окружающие государя, составляют часть его

могущества, то скромность и простота обращения составляют силу

аристократической знати. Если она ничем не старается отличить себя от

других, если она сливается с народом, носит одинаковую с ним одежду и

допускает его к участию в своих удовольствиях, народ забывает о своем

бессилии.

У каждого правления есть своя природа и свой принцип, поэтому

аристократия не должна усваивать себе природу и принцип монархии, что

произошло бы в том случае, если бы одна группа знати имела какие-нибудь

личные, особенные прерогативы, отличные от тех, которые принадлежат

всему сословию. Привилегии пусть даются сенату, а сенаторам - ничего,

кроме простого уважения.

Есть два основных источника неурядиц в аристократических государствах:

крайнее неравенство между теми, которые управляют, и теми, которыми

управляют; и такое же неравенство между членами сословия, которое

управляет. Из этих двух неравенств рождаются и зависть, и ненависть,

которые должны предупреждаться или пресекаться законами. <...>

В аристократическом государстве всего важнее то, чтобы взимание

податей не было делом знати. <...> При аристократическом правлении, когда

подати взимала бы знать, частные лица оказались бы оставленными на

произвол должностных лиц, и над этими лицами не было бы никакого

верховного суда. Люди, обязанные преследовать злоупотребления,

предпочли бы пользоваться ими. Знать уподобилась бы деспотическим

государям, которые конфискуют имущества у всех, у кого только пожелают.

Вскоре на получаемые таким образом доходы стали бы смотреть как на

законную собственность, которую корыстолюбие приумножало бы по

собственному произволу. Доходы от откупов резко снизились бы, доходы

государства были бы сведены почти к нулю. Вот причина того, почему

некоторые государства без всяких заметных потрясений доходят до

слабости, которая удивляет их соседей и даже их собственных граждан.

Законы должны также воспрещать знати заниматься торговлей, иначе

такие могущественные купцы заведут всякого рода монополии. Торговля

требует равенства между лицами, занимающимися ею, и из всех

деспотических государств самые несчастные те, где государь занимается

торговлей. <...>

Законы должны во что бы то ни стало заставить знать оказывать

правосудие народу. Если они не создали должности трибуна, то они сами

должны быть трибуном.

Всякая возможность обойти закон губит аристократию и приближает

Во все времена законы должны обуздывать высокомерие тех, кому

принадлежит господство. <...> Это правление нуждается в крутых, сильно

действующих мерах. В Венеции к услугам доносчиков была вечно открытая

щель каменного ящика, словно разверзтая пасть тирании.

Эти тиранические учреждения аристократии соответствуют цензуре в

демократии, которая по своей природе не менее независима. В самом деле,

цензоры не подлежат ответственности за свои действия на протяжении всего

срока исполнения ими своих обязанностей. Им надо доверять и никогда не

убивать в них энергии. Римляне были замечательны в этом отношении: они

позволяли требовать отчета у всех должностных лиц, за исключением

цензоров. <...>

ГЛАВА IX

О СООТВЕТСТВИИ ЗАКОНОВ МОНАРХИИ ИХ ПРИНЦИПУ

Так как принцип этого образа правления - честь, то законы его должны

соответствовать этому принципу.

Они должны поддерживать знать, которая есть, так сказать, и создатель, и

создание этой чести.

Они должны установить наследственность дворянства, но для того, чтобы

оно было не стеной между силой государя и слабостью народа, а связью

между ними.

Субституции, как средство, препятствующее переходу семейного

имущества в чужие руки, очень полезны для этого образа правления, хотя

неуместны в прочих.

Обязательный выкуп родового имущества возвращает в дворянские семьи

земли, отчужденные мотовством какого-нибудь родственника.

Дворянские земли должны обладать привилегиями, подобно лицам.

Нельзя отделить достоинство государя от достоинства его государства, точно

так же нельзя отделять и достоинство дворянина от достоинства его

поместья.

Все эти прерогативы должны составлять особенности дворянства; их

нельзя предоставлять народу, если не желают поколебать принцип

правления и подорвать силы и дворянства, и народа.

Право субституций стеснительно для торговли; выкуп родового

имущества порождает бесчисленные тяжбы; все запроданные земли

государства остаются по меньшей мере в продолжение года без владельца.

Прерогативы, связанные с феодами, очень обременительны для тех, кто их

получает, но все эти неудобства, связанные с существованием дворянства,

исчезают перед приносимой им общей пользой. Однако предоставить

подобные привилегии народу - значит поколебать без всякой

необходимости все принципы правления.

В монархиях можно разрешить отцу завещать большую часть своего

имущества одному из сыновей. Собственно, только здесь и уместно такое

разрешение.

Законы должны покровительствовать всякой торговле, допускаемой этим

образом правления, дабы подданные могли без крайнего разорения

удовлетворять вечно возрождающиеся потребности государя и его двора.

Законы должны внести некоторый порядок в способ взимания налогов,

дабы он не стал тяжелее самих налогов.

Тяжелые налоги вызывают непосильный труд; труд - изнурение;

изнурение - дух лености.

ГЛАВА Х

О БЫСТРОМ ВЫПОЛНЕНИИ ДЕЛ В МОНАРХИИ

Монархическое

правление

преимущество

республиканским: так как дела там ведутся одним лицом, то они

выполняются скорее. Но чтобы эта скорость не выродилась во вредную

поспешность, законы должны внести в нее некоторые замедления. Они

должны не только покровительствовать природе каждого образа правления,

но и противодействовать тем злоупотреблениям, которые могут явиться

следствием этой природы.

Кардинал Ришелье не хотел допускать в монархиях образования

промышленных компаний, которые создают так много затруднений. У этого

человека деспотизм был не только в сердце, но и в голове.

Учреждения, обязанные охранять законы, всего лучше исполняют свои

обязанности, когда они двигаются замедленным шагом и вносят в

обсуждение дел государя ту обдуманность, которой невозможно ожидать ни

от малосведущих в законах государства придворных, ни от торопливых

государственных советов.

Что стало бы с самой лучшей в мире монархией, если бы должностные

лица своей медлительностью, своими жалобами и просьбами не

останавливали даже добрых порывов своих государей, когда те, повинуясь

только одним влечениям своей великой души, захотели бы награждать выше

всякой меры за услуги, оказанные им мужеством и преданностью, также не

знавшими меры?

ГЛАВА XI

О ПРЕИМУЩЕСТВАХ МОНАРХИЧЕСКОГО ОБРАЗА

ПРАВЛЕНИЯ

Монархическое правление имеет одно большое преимущество перед

деспотическим. Так как самая природа этого правления требует наличия

нескольких сословий, на которые опирается власть государя, то благодаря

этому государство получает большую устойчивость; его строй оказывается

более прочным, а личность правителей - в большей безопасности. <...>

В самом деле, мы всюду видим, что в волнениях, происходящих в

деспотических государствах, народ, предоставленный самому себе, доводит

всякое дело до крайних пределов возможного, совершая ужасные

беспорядки, между тем как в монархиях такие крайности случаются крайне

редко. Предводители боятся за себя; они опасаются быть покинутыми;

зависимые посредствующие власти не хотят, чтобы народ забрал слишком

много силы. Государственные чины редко бывают полностью развращены;

государь опирается на них, и бунтовщики, не имея ни желания, ни надежды

ниспровергнуть государство, не могут и не хотят низвергнуть государя.

При таких обстоятельствах люди, обладающие благоразумием и властью,

выступают в качестве посредников. Начинаются переговоры, уступки,

смягчения, законы снова вступают в силу и заставляют себе повиноваться.

Вот почему наша история полна рассказов о гражданских войнах без

переворотов; история каждого деспотического государства изобилует

переворотами без гражданских войн. <....>

Народы, которые живут под охраной хорошего правления, счастливее тех,

которые, не зная ни законов, ни начальников, скитаются по лесам; подобно

тому и монархи, которые подчиняются основным законам своего

государства, счастливее тех деспотических государей, у которых нет ничего

способного управлять сердцами их подданных и даже собственным сердцем.

ГЛАВА XII

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ ТЕМЫ

Не ищите великодушия в деспотических государствах; государь не может

передать там своим подданным величия, которого нет у него самого; слава не

живет в его владениях.

Только в монархиях мы видим вокруг государя подданных, озаряемых

лучами его света; только тут каждый, занимая, так сказать, более

значительное пространство, может проявлять те добродетели, которые, не

развивая в душе чувства независимости, все же придают ей величие.

ГЛАВА XIII

ИДЕЯ ДЕСПОТИЗМА

Когда дикари Луизианы хотят достать плод с дерева, они срубают дерево

под корень и срывают плод. Таково деспотическое правление.

ГЛАВА XIV

О СООТВЕТСТВИИ ЗАКОНОВ ДЕСПОТИЧЕСКОГО ПРАВЛЕНИЯ

ИХ ПРИНЦИПУ

Принцип деспотического правления - страх; но для народов робких,

невежественных, угнетенных не нужно много законов.

Тут все должно держаться на двух, трех идеях - новых и не требуется.

Обучая чему-нибудь животное, надо всего более остерегаться менять

учителей, уроки и приемы обучения. Вы запечатлеваете в его мозгу два-три

движения - не больше. <...>

После всего сказанного естественно возникает мысль, что человеческая

природа будет постоянно возмущаться против деспотического правления; но,

несмотря на любовь людей к свободе, несмотря на их ненависть к насилию,

большая часть народов все же подчинилась деспотизму. И нетрудно понять,

почему это произошло. Чтобы образовать умеренное правление, надо уметь

комбинировать власти, регулировать их, умерять, приводить их в действие,

подбавлять, так сказать, балласту одной, чтобы она могла уравновешивать

другую; это такой шедевр законодательства, который редко удается

выполнить случаю и который редко позволяют выполнить благоразумию.

Напротив, деспотическое правление, так сказать, само бросается в глаза; оно

повсюду единообразно, и так как, чтобы установить его, не нужно ничего,

кроме страстей, то на это всякий пригоден.

ГЛАВА XVII

О ПОДАРКАХ

В деспотических государствах существует обычай, согласно которому

всякое обращение к высшему лицу и даже к самим государям должно

сопровождаться приношениями. <...>

В республике эти подарки ненавистны, потому что добродетель в них не

нуждается. В монархии честь является более сильным двигателем, чем

подарки. Но в деспотическом государстве, где нет ни добродетели, ни чести,

человека можно побудить к деятельности лишь надеждой на умножение его

житейских удобств.

Именно руководствуясь идеей республики, Платон требовал, чтобы лица,

принимающие подарки за исполнение своего долга, были наказуемы

смертью. «Не следует принимать подарков ни за хорошие, ни за дурные

дела», - говорит он.

Римский закон, дозволявший должностным лицам принимать небольшие

приношения при том условии, чтобы их общая стоимость не превышала ста

экю в год, был очень дурным законом. Кому ничего не дают, тот ничего и не

желает; те же, кому дают мало, вскоре пожелают большего, а потом и

многого. К тому же легче вразумить того, кто, будучи обязан не брать

ничего, берет нечто, чем того, кто берет больше, чем ему дозволено брать,

всегда находя для этого какие-либо предлоги, извинения, причины и

оправдывающие его обстоятельства. <...>

Книга шестая

ВЛИЯНИЕ, ОКАЗЫВАЕМОЕ ПРИНЦИПАМИ РАЗЛИЧНЫХ

ОБРАЗОВ ПРАВЛЕНИЯ НА ПРОСТОТУ ГРАЖДАНСКИХ И

УГОЛОВНЫХ ЗАКОНОВ, НА ФОРМЫ

СУДОПРОИЗВОДСТВА И ОПРЕДЕЛЕНИЕ НАКАЗАНИЙ

ГЛАВА II

О ПРОСТОТЕ УГОЛОВНЫХ ЗАКОНОВ В РАЗЛИЧНЫХ ВИДАХ

ПРАВЛЕНИЯ

Если вы взглянете на судейские формальности с точками зрения тех

затруднений, которые встречает в них гражданин, добивающийся

возвращения своего имущества или получения удовлетворения за

нанесенную ему обиду, то вы, конечно, найдете, что их слишком много. Если

вы рассмотрите их с точки зрения их отношения к свободе и безопасности

граждан, то вы нередко найдете, что их слишком мало, и увидите, что все эти

затруднения, издержки, проволочки и самые ошибки правосудия являются

той ценой, которой каждый гражданин оплачивает свою свободу.

В Турции, где очень мало заботятся об имуществе, жизни и чести

подданных, все тяжбы оканчиваются тем или другим решением очень

быстро. Самый способ решения безразличен - лишь бы только решить.

Паша, собрав некоторые сведения о деле, распределяет по внушению

собственной фантазии палочные удары по пяткам тяжущихся и отсылает их

по домам. <...>

Но в умеренных государствах голова малейшего из граждан имеет

определенную ценность; здесь гражданина лишают имущества и чести

только после долгого и внимательного расследования; здесь у него отнимают

жизнь только тогда, когда само отечество выступает против него; но,

выступив против него, оно предоставляет ему всевозможные средства

защищать себя.

Поэтому всякий человек, власть которого близится к абсолютизму,

начинает прежде всего заботиться об упрощении законов. В таком

государстве обращают более внимания на устранение разных отдельных

неудобств, чем на свободу подданных, о которой совсем перестают

заботиться.

Мы видим, что в республике необходимо по меньшей мере такое же

количество формальностей, как и в монархии. В том и в другом правлении

число их увеличивается с возрастанием уважения к чести, имуществу, жизни

и свободе граждан.

Все люди равны в республиканских государствах, они равны и в

деспотических государствах: в первом случае - потому, что они - всё, во

втором - потому, что все они - ничто.

ГЛАВА III

В КАКИХ ПРАВЛЕНИЯХ И В КАКИХ СЛУЧАЯХ ДОЛЖНО СУДИТЬ

ПО БУКВЕ ЗАКОНА

Чем более правление приближается к республиканскому, тем

определеннее и точнее становится способ отправления правосудия. Большим

недостатком Спартанской республики было то, что эфоры судили там

произвольно, не руководствуясь никакими законами. <...>

В деспотических государствах нет закона: там сам судья - закон. В

монархических государствах есть законы, и если они ясны, то судья

руководится ими, а если нет, то он старается уразуметь их дух. Природа

республиканского правления требует, чтобы судья не отступал от буквы

закона. Там нельзя истолковывать закон во вред гражданину, когда дело идет

о его имуществе, его чести или его жизни.

В Риме судьи выносили решения только по вопросу о виновности

подсудимого в известном преступлении, а наказание назначал закон, как это

видно из различных созданных там законов. Точно так же и в Англии

присяжные решают лишь вопрос о том, доказан или нет проступок,

представленный на их рассмотрение; если он доказан, судья произносит

наказание, установленное законом за такой проступок, для чего ему нужны

только глаза.

ГЛАВА IV

О СПОСОБАХ ВЫНЕСЕНИЯ СУДЕБНЫХ ПРИГОВОРОВ

Отсюда следуют различные способы вынесения приговоров. В монархиях

судьи действуют по образцу посредников; они сообща обсуждают,

обмениваются мнениями, советуются, стараются согласовать свои суждения.

Мнения самого незначительного меньшинства принимаются в расчет

большинством. Все это не в природе республики. В Риме и в городах Греции

судьи не общались друг с другом: каждый заявлял свое мнение в одной из

трех формул: Оправдываю, Осуждаю, Сомневаюсь, так как там судил или

предполагалось, что судит, народ. Но народ не юрист. Все эти судейские

оговорки и средства к примирению сторон для него не годятся. Ему надо

предъявить только один предмет, один только факт и требовать от него лишь

того, чтобы он решил, следует ли ему обвинить, оправдать или отложить

приговор. <...>

ГЛАВА ХII

О СИЛЕ НАКАЗАНИЙ

Опыт показал, что в странах, где наказания не жестоки, они производят на

ум гражданина не менее сильное впечатление, чем самые жестокие

наказания - в других странах.

Заметив какой-нибудь беспорядок в государстве, крутое и склонное к

насильственным мерам правительство желает его прекратить тотчас же и,

вместо того чтобы постараться восстановить силу старых законов, вводит

новую жестокую казнь, которая разом пресекает зло. Но слишком туго

натянутые бразды правления скоро ослабевают. Воображение привыкает к

этой большей каре, как оно привыкло к прежней меньшей; и так как в

результате ослабевает страх перед этой меньшей карой, то является

необходимость распространить большую на все случаи. В некоторых

государствах стали обычным явлением грабежи на больших дорогах. Для

прекращения их придумали казнь посредством колесования, которая и

приостановила их на некоторое время. Но потом на больших дорогах снова

стали так же грабить, как и прежде. <...>

Не следует править людьми с помощью крайних мер; надо экономно

использовать предоставленные нам природой средства руководства ими.

Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она

проистекает от безнаказанности преступлении, а не от слабости наказаний.

Последуем природе, которая вместо бича дала человеку стыд, и пусть самая

чувствительная часть наказания будет заключаться в позоре быть

подвергнутым стыду.

Если же есть страны, где наказание не влечет за собой чувства стыда, то в

этом виновата тирания, которая подвергает одинаковым наказаниям и

преступников, и честных людей.

И если есть другие страны, где люди сдерживаются лишь жестокими

наказаниями, то будьте уверены, что это по большей части происходит от

жестокости правительства, налагавшего эти наказания за легкие

провинности. <...>

ГЛАВА XVI

О ТОЧНОМ СООТВЕТСТВИИ МЕЖДУ НАКАЗАНИЕМ И

ПРЕСТУПЛЕНИЕМ

Необходимо, чтобы между наказаниями существовала взаимная гармония;

законодатель должен стремиться к тому, чтобы в первую очередь не

совершалось крупных преступлений, которые наносят обществу больший

вред, чем менее серьезные. <...>

У нас очень дурно делают, что назначают равное наказание за грабеж на

большой дороге и за грабеж, сопровождающийся убийством. Очевидно, что

тут следовало бы для общественной безопасности установить некоторое

различие в наказаниях.

В Китае разбойников рассекают на части, а простых воров - нет:

благодаря этому различию там воруют, но не убивают.

В Московском государстве, где воров и убийц наказывают одинаково,

грабеж всегда сопровождается убийством. Мертвые, говорят там, ничего не

расскажут.

Если нет различия в наказаниях, то надо внести различие в надежду на

облегчение участи. В Англии не убивают, потому что воры могут надеяться

Указы о помиловании - великий рычаг умеренной монархии. Право

помилования, которым обладает государь, при благоразумном применении

может приводить к весьма благотворным последствиям. Принцип

деспотического государства, которое не прощает и которому также никогда

не прощают, лишает его этих выгод.

ГЛАВА XVII

О ПЫТКЕ ПРЕСТУПНИКОВ ИЛИ ДОПРОСЕ С ПРИСТРАСТИЕМ

Вследствие того что люди дурны, закон обязан считать их лучшими, чем

они есть. Так, заявление двух свидетелей полагается достаточным для

наказания всех преступлений. Закон верит им, как будто устами их говорит

время брака; закон доверяет матери, как будто она - воплощенное

целомудрие. Но пытка преступников не является такой же необходимостью.

Мы знаем ныне очень благоустроенное государство, которое отменило ее без

всяких для себя неудобств. Следовательно, она не является необходимостью

по своей природе.

Против этого обычая писало столько искусных писателей и великих

гениев, что я не смею говорить после них. Я хотел было сказать, что он

может быть уместным в деспотических государствах, где все, что внушает

страх, становится одной из пружин правлении; я хотел было сказать, что у

Книга седьмая

ВЛИЯНИЕ РАЗЛИЧНЫХ ПРИНЦИПОВ

ТРЕХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ НА РОСКОШЬ И ЗАКОНЫ

ПРОТИВ РОСКОШИ, А ТАКЖЕ НА ПОЛОЖЕНИЕ

ЖЕНЩИН

ГЛАВА XVII

О ПРАВЛЕНИИ ЖЕНЩИН

Противно и разуму, и природе ставить женщин во главе дома, как это было

у египтян; но нет ничего противоестественного в том, чтобы они управляли

государством. В первом случае свойственная им слабость не позволяет им

преобладать; во втором же случае эта самая слабость придает их управлению

ту кротость и умеренность, которые гораздо нужнее для хорошего

управления, чем суровые и жестокие нравственные качества.

В Индии люди прекрасно чувствуют себя под управлением женщин; там

установлено, что если дети мужского пола не происходят от матери той же

крови, то на престол вступают женщины, рожденные от матери царской

крови. Чтобы облегчить им бремя правления, им дают известное количество

помощников. По М. Смиту, африканцы тоже очень довольны женским

правлением. Прибавив к этому примеры Московского государства и Англии,

мы увидим, что женщины с одинаковым успехом управляют в государствах

умеренного образа правления и в деспотических государствах.

Книга восьмая

О РАЗЛОЖЕНИИ ПРИНЦИПОВ ТРЕХ ВИДОВ ПРАВЛЕНИЯ

ГЛАВА I

ОБЩАЯ ИДЕЯ ЭТОЙ КНИГИ

Разложение каждого правления почти всегда начинается с разложения

принципов.

ГЛАВА XV

ВЕСЬМА ДЕЙСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА ДЛЯ СОХРАНЕНИЯ ТРЕХ

ПРИНЦИПОВ

Чтобы надлежащим образом понять меня, надо прочесть следующие

четыре главы.

ГЛАВА XVI

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ СВОЙСТВА РЕСПУБЛИКИ

Республика по своей природе требует небольшой территории, иначе она не

удержится. В большой республике будут и большие богатства, а

следовательно, и неумеренные желания. Круг общественных дел,

поручаемых заботам гражданина, станет слишком обширным. Усилятся

личные интересы. Сначала человек почувствует, что он может стать

счастливым, великим и славным помимо своего отечества, а вскоре

убедится, что он может достигнуть величия только один на развалинах

отечества.

В большой республике общее благо подчинено тысяче разных

соображений; не все могут им пользоваться; оно зависит от случайностей. В

небольшой республике общее благо живее чувствуется, яснее сознается,

ближе к каждому гражданину; злоупотребления встречают там меньше

простора, а следовательно, и меньше покровительства. <...>

ГЛАВА XVII

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ СВОЙСТВА МОНАРХИИ

Монархическое государство должно быть средней величины. Если бы оно

было мало, оно сформировалось бы как республика; а если бы оно было

слишком обширно, то первые лица в государстве, сильные по самому своему

положению, находясь вдали от государя, имея собственный двор в стороне

от его двора, обеспеченные от быстрых карательных мер законами и

обычаями, могли бы перестать ему повиноваться; их не устрашила бы угроза

слишком отдаленной и замедленной кары.

Поэтому едва Карл Великий успел основать свою империю, как ему тотчас

же пришлось разделить ее; потому ли, что начальники провинций не

повиновались, или для того, чтобы заставить их лучше повиноваться,

империю оказалось необходимо разделить на несколько государств.

После смерти Александра империя его распалась. Что могло заставить

повиноваться вельмож Греции и Македонии, свободных и победоносных

вождей, рассеянных по громадному пространству завоеванных земель? <...>

В таких случаях распад государства может быть предотвращен быстрым

установлением неограниченной власти, то есть новым злом, следующим за

злом завоевания!

Реки стремятся слиться с морем; монархии стремятся раствориться в

деспотизме.

ГЛАВА XIX

ОТЛИЧИТЕЛЬНЫЕ СВОЙСТВА ДЕСПОТИЧЕСКОГО ОБРАЗА

ПРАВЛЕНИЯ

Обширные размеры империи - предпосылка для деспотического

управления. Надо, чтобы отдаленность мест, куда рассылаются приказания

правителя, уравновешивалась быстротой выполнения этих приказаний;

чтобы преградой, сдерживающей небрежность со стороны начальников

отдаленных областей и их чиновников, служил страх; чтобы олицетворением

закона был один человек; чтобы закон непрерывно изменялся с учетом

всевозможных случайностей, число которых всегда возрастает по мере

расширения границ государства.

ГЛАВА XX

ВЫВОДЫ ИЗ ПРЕДШЕСТВУЮЩИХ ГЛАВ

Если небольшие государства по своей природе должны быть

республиками, государства средней величины - подчиняться монарху, а

обширные империи - состоять под властью деспота, то отсюда следует, что

для сохранения принципов правления государство должно сохранять

неизменными свои размеры и что дух этого государства будет изменяться в

зависимости от расширения или сужения пределов его территории. <...>

Книга девятая

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ

СИЛЕ

ГЛАВА I

КАК РЕСПУБЛИКИ ОХРАНЯЮТ СВОЮ БЕЗОПАСНОСТЬ

Небольшие республики погибают от внешнего врага, а большие - от

внутренней язвы.

Эти два бедствия свойственны и демократиям, и аристократиям,

независимо от того, хороши они или дурны. Зло лежит в самой сути вещей, и

никакое изменение формы не может его искоренить.

Очень вероятно поэтому, что люди оказались бы в конце концов

вынужденными жить всегда под управлением одного, если бы они не

изобрели особого строя, который со всеми внутренними достоинствами

республиканского правления совмещает внешнюю силу монархического

правления. Я говорю о федеративной республике.

Эта форма правления есть договор, посредством которого несколько

политических организмов обязываются стать гражданами одного более

значительного государства, которое они пожелали образовать. Это общество

обществ, составляющих новое общество, которое может увеличиваться

присоединением к нему новых членов до тех пор, пока оно не станет

достаточно сильным, чтобы обеспечить безопасность входящих в него

государственных единиц. <...>

Благодаря им Голландия, Германия и швейцарские союзы слывут в Европе

вечными республиками.

В былые времена союзы городов были более необходимы, чем теперь.

Город, недостаточно могущественный, подвергался величайшим опасностям.

В случае завоевания он лишался не только, как ныне, исполнительной и

законодательной власти, но еще и всего того, что составляет собственность

Такого рода республика, способная сопротивляться внешней силе, может

сохранять свои размеры, не подвергаясь внутренней порче. Форма этого

общества спасает его.

Человек, стремящийся к захвату власти, не мог бы там пользоваться

одинаковым доверием со стороны всех государств, входящих в союз. Если

бы он чрезмерно усилился в одном из них, то возбудил бы тревогу всех

прочих; и если бы он подчинил своей власти какую-то часть союза, то

другая, оставшаяся свободной, часть могла бы противиться ему, используя

силы, независимые от тех, которые он захватил, и одолеть его прежде, чем

он успел бы утвердиться. <...>

Состоя из небольших республик, федерация пользуется благами

внутреннего управления каждой из них, а для отношений внешних она

располагает благодаря объединению сил всеми выгодами крупных

монархий.

ГЛАВА IV

КАК ОБЕСПЕЧИВАЮТ СВОЮ БЕЗОПАСНОСТЬ ДЕСПОТИЧЕСКИЕ

ГОСУДАРСТВА

Республики охраняют себя, соединяясь друг с другом, а деспотические

государства ради той же цели отделяются и, так сказать, изолируются друг

от друга. Они жертвуют частью своей страны, опустошают ее окраины и

обращают их в пустыню, вследствие чего ядро государства становится

недоступным неприятелю.

По закону геометрии - чем больше объем тела, тем относительно меньше

его поверхность. Поэтому практика опустошения окраин более выгодна для

больших государств, чем для средних.

Такое государство само причиняет себе все то зло, которое мог бы

причинить ему жестокий и неотразимый враг. <...>

ГЛАВА V

КАК ОБЕСПЕЧИВАЕТ СВОЮ БЕЗОПАСНОСТЬ МОНАРХИЯ

Монархия не разрушает сама себя, как деспотическое государство. Но

государство средних размеров может подвергнуться нашествию. Поэтому у

монархии есть крепости для защиты границ и армии для защиты этих

крепостей. Малейший клочок земли обороняется там с большим искусством,

упорством и мужеством. Деспотические государства совершают друг против

друга нашествия; войны ведутся только между монархиями. <...>

ГЛАВА VI

ОБ ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ СИЛЕ ГОСУДАРСТВА ВООБЩЕ

Чтобы государство было сильным, оно должно иметь такие размеры,

чтобы быть в состоянии отразить любое нападение с той же быстротой, с

какой оно будет предпринято. Так как нападения можно ожидать, то и

защита должна быть готова явиться повсюду, что возможно только при

ограниченных размерах государства. Размеры государства должны

соответствовать степени скорости, которую природа дала человеку для его

передвижений с места на место. <...>

Итак, если государи нуждаются в мудрости для того, чтобы увеличивать

свое могущество, то не менее нуждаются они в благоразумии для того,

чтобы предписать этому могуществу надлежащие границы. Устранив

неудобства, связанные с малыми размерами государства, они никогда не

должны упускать из виду тех неудобств, которые связаны с чрезмерной его

обширностью.

Книга десятая

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К НАСТУПАТЕЛЬНОЙ

СИЛЕ

ГЛАВА I

О НАСТУПАТЕЛЬНОЙ СИЛЕ

Наступательная сила регулируется международным правом, которое есть

политический закон наций, рассматриваемых с точки зрения отношений, в

которых они состоят друг к другу.

ГЛАВА II

О ВОЙНЕ

Жизнь государства подобна жизни человека. Люди имеют право убивать в

случае естественной самообороны; государства имеют право вести войну в

целях самосохранения.

В случае естественной самообороны я имею право убить, потому что моя

жизнь принадлежит мне, так же как жизнь того, кто на меня нападает,

принадлежит ему; и государство вправе вести войну, потому что его

самозащита равна всякой другой самозащите.

Между гражданами право естественной самообороны не заключает в себе

необходимости нападения. Вместо того чтобы нападать, человек должен

обратиться к судебным органам. Поэтому человек может осуществлять это

право самообороны лишь в краткие моменты такого положения, когда он

погиб бы, если бы стал дожидаться, пока ему помогут законы. Но что

касается общества, то тут право естественной обороны иногда влечет за

собою и необходимость нападения, в том, например, случае, когда народ

видит, что более продолжительный мир даст другому государству

возможность его уничтожить и что в данный момент нападение является для

него единственным средством предотвратить это уничтожение.

Отсюда следует, что небольшие общества чаще, чем крупные, имеют

право прибегать к войне, так как им чаще приходится опасаться за свое

существование.

Поэтому право войны, вытекает из необходимости и строгой

справедливости. Если люди, которые управляют совестью государя или

являются его советниками, превышают свои права, то все погибло; если в

основу будут положены произвольные принципы славы, приличия и пользы,

то земля будет залита потоками крови. <...>

ГЛАВА III

О ПРАВЕ ЗАВОЕВАНИЯ

Из права войны вытекает право завоевания; оно - его следствие, и потому

должно следовать его духу.

Права завоевателя по отношению к завоеванному им народу определяются

четырьмя родами законов: законом природы, по которому все существующее

стремится к сохранению своего вида; законом естественного разума,

который требует, чтобы мы поступали с другими так, как хотели бы, чтобы

они поступали с нами; законом образования политических обществ, по

которому природа не ограничила продолжительности их существования, и

наконец, законом, который вытекает из самой сути дела. Завоевание есть

приобретение; но дух приобретения связан с духом сохранения и

пользования, а не с духом разрушения.

Государство, завоевавшее другое государство, поступает с ним по одному

из следующих четырех способов: или оно продолжает управлять им по его

собственным законам, взяв на себя лишь дело политического и гражданского

управления, или оно дает ему новое политическое и гражданское

управление, или оно разрушает это общество и растворяет его в других

обществах, или, наконец, истребляет всех граждан.

Первый способ согласен с международным правом, которым мы

руководствуемся ныне; четвертый - более согласуется с международным

правом римлян, из чего можно судить, до какой степени мы стали лучше их в

этом отношении. Воздадим здесь должное новейшему времени,

современному разуму, нашей религии, нашей философии, нашим нравам.

древней истории, исходя из требования строгой справедливости, впали в

большие заблуждения. Они увлеклись произвольными суждениями и

признали за завоевателями какое-то неведомое право убивать, что привело

их к заключениям, столь же ужасным, как и самый этот принцип, и побудило

установить такие правила, которым никогда не следовали и сами

завоеватели, если у них оставалась хоть капля здравого смысла. Ясно, что

раз завоевание совершено, завоеватель уже не имеет права убивать, потому

что он уже не находится в положении естественной обороны и действует не

в целях самосохранения. <...>

ГЛАВА IV

НЕКОТОРЫЕ ВЫГОДЫ, ПРИНОСИМЫЕ ПОКОРЕННОМУ НАРОДУ

ЗАВОЕВАНИЕМ

<...> Завоеватель, явившийся среди народа, где богач с помощью тысячи

уловок и ухищрений незаметно обеспечил себе бесчисленные средства ко

всякого рода захватам; где бедняк видит, как все, что он считал

злоупотреблением, становится законом, и, терпя угнетение, не смеет на него

жаловаться, - завоеватель, говорю я, может все это разрушить, и слепая

тирания первая пострадает от насилия. <...>

Завоевание может разрушить вредные предрассудки и, если смею так

выразиться, дать в руководители народу лучшего гения. <...>

Завоеватель должен исправить часть сделанных им зол. Право завоевания

я определяю так: это необходимое, законное и злосчастное право, которое

всегда налагает на завоевателя громадные обязательства, чтобы он мог

расквитаться с человеческой природой.

ГЛАВА VI

О ЗАВОЕВАНИЯХ РЕСПУБЛИКИ

Противно природе вещей, чтобы в федеративном государстве один из

членов союза делал завоевание за счет другого <...>.

Несогласно также с природою вещей, чтобы демократическая республика

завоевывала города, которые не могут войти в сферу демократии. <...>

Если демократия покорит народ, чтобы управлять им как своим

подданным, то этим она подвергнет опасности свою собственную свободу,

так как ей придется доверять слишком большую власть лицам, которых она

пошлет управлять завоеванным государством. <...>

ГЛАВА VII

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ ТЕМЫ

Завоевания, совершаемые демократиями, имеют еще следующую

отрицательную сторону: правление их всегда ненавистно покоренным

государствам. Оно кажется монархическим, но на деле оно более сурово, чем

монархическое, как об этом свидетельствует опыт всех времен и стран.

Положение покоренных народов под этим правлением очень печально:

они не могут пользоваться ни преимуществами республики, ни

преимуществами монархии. <...>

ГЛАВА VIII

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ ТЕМЫ

Итак, республика, которая держит в подчинении какой-нибудь народ,

должна стараться исправить неудобства, естественно вытекающие из такого

порядка вещей, и с этой целью даровать этому народу хорошее

государственное право и хорошие гражданские законы. <...>

ГЛАВА XI

ОБ ОБЫЧАЯХ ПОБЕЖДЕННОГО НАРОДА

При такого рода завоеваниях недостаточно оставить побежденному

народу его законы; быть может, еще более важно сохранить его обычаи,

потому что народ всегда лучше знает, сильнее любит и ревностнее защищает

свои обычаи, чем свои законы. <...>

Книга одиннадцатая

О ЗАКОНАХ, УСТАНАВЛИВАЮЩИХ ПОЛИТИЧЕСКУЮ

СВОБОДУ В ЕЕ ОТНОШЕНИИ К ГОСУДАРСТВЕННОМУ

УСТРОЙСТВУ

ГЛАВА I

ОБЩАЯ ИДЕЯ

Я отличаю те законы, которые определяют политическую свободу в ее

отношениях к государственному устройству, от тех, которые определяют ее

отношения к гражданину. Первые составляют предмет настоящей книги; о

вторых я буду говорить в следующей.

ГЛАВА II

РАЗЛИЧНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ, ПРИДАВАЕМЫЕ СЛОВУ «СВОБОДА»

Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и

производило бы столь различное впечатление на умы, как слово «свобода».

Одни называют свободой легкую возможность низлагать того, кого они

наделили тиранической властью; другие - право избирать того, кому они

должны повиноваться; третьи - право носить оружие и совершать насилия

Люди, вкусившие блага республиканского правления, отожествили

понятие свободы с этим правлением, а люди, пользовавшиеся благами

монархического правления, - с монархией. <...> Наконец, ввиду того что в

демократиях народ, по-видимому, может делать все, что хочет, свободу

приурочили к этому строю, смешав, таким образом, власть народа со

свободой народа.

ГЛАВА III

ЧТО ТАКОЕ СВОБОДА

Действительно, в демократиях народ, по-видимому, делает, что хочет. Но

политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать то, что хочется.

В государстве, то есть в обществе, где есть законы, свобода может

заключаться лишь в том, чтобы иметь возможность делать то, чего должно

хотеть, и не быть принуждаемым делать то, чего хотеть не должно.

Необходимо уяснить себе, что такое свобода и что такое независимость.

Свобода есть право делать все, что дозволено законами. Если бы гражданин

мог делать то, что этими законами запрещается, то у него не было бы

свободы, так как то же самое могли бы делать и прочие граждане.

ГЛАВА IV

ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОЙ ЖЕ ТЕМЫ

Демократия и аристократия не являются государствами, свободными по

самой своей природе. Политическая свобода имеет место лишь при

умеренных правлениях. Однако она не всегда встречается и в умеренных

государствах; она бывает в них лишь тогда, когда там не злоупотребляют

властью. Но известно уже по опыту веков, что всякий человек, обладающий

властью, склонен злоупотреблять ею, и он идет в этом направлении, пока не

достигнет положенного ему предела. А в пределе - кто бы это мог

подумать! - нуждается и сама добродетель.

Чтобы не было возможности злоупотреблять властью, необходим такой

порядок вещей, при котором различные власти могли бы взаимно

сдерживать друг друга. Возможен такой государственный строй, при

котором никого не будут понуждать делать то, к чему его не обязывает

закон, и не делать того, что закон ему дозволяет.

ГЛАВА VI

О ГОСУДАРСТВЕННОМ УСТРОЙСТВЕ АНГЛИИ

В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная,

власть исполнительная, ведающая вопросами международного права, и

власть исполнительная, ведающая вопросами права гражданского.

В силу первой власти государь или учреждение создает законы,

временные или постоянные, и исправляет или отменяет существующие

законы. В силу второй власти он объявляет войну или заключает мир,

посылает или принимает послов, обеспечивает безопасность, предотвращает

нашествия. В силу третьей власти он карает преступления и разрешает

столкновения частных лиц. Последнюю власть можно назвать судебной, а

вторую - просто исполнительной властью государства.

Для гражданина политическая свобода есть душевное спокойствие,

основанное на убеждении в своей безопасности. Чтобы обладать этой

свободой, необходимо такое правление, при котором один гражданин может

не бояться другого гражданина.

Если власть законодательная и исполнительная будут соединены в одном

лице или учреждении, то свободы не будет, так как можно опасаться, что

этот монарх или сенат станет создавать тиранические законы для того, чтобы

так же тиранически применять их.

Не будет свободы и в том случае, если судебная власть не отделена от

власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с

законодательной властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти

произвола, ибо судья будет законодателем. Если судебная власть соединена с

исполнительной, то судья получает возможность стать угнетателем.

Все погибло бы, если бы в одном и том же лице или учреждении,

составленном из сановников, из дворян или простых людей, были соединены

эти три власти: власть создавать законы, власть приводить в исполнение

постановления общегосударственного характера и власть судить

преступления или тяжбы частных лиц.

В большинстве европейских государств установлен умеренный образ

правления, потому что их государи, обладая двумя первыми властями,

предоставляют своим подданным отправление третьей. <...>

Судебную власть следует поручать не постоянно действующему сенату, а

лицам, которые в известные времена года по указанному законом способу

привлекаются из народа для образования суда, продолжительность действия

которого определяется требованиями необходимости. <...>

Необходимо даже, чтобы в случае важных обвинений преступник

пользовался по закону правом самому избирать своих судей или по крайней

мере отводить их в числе настолько значительном, чтобы на остальных

можно было бы уже смотреть как на им самим избранных.

Обе же другие власти можно поручить должностным лицам или

постоянным учреждениям ввиду того, что они не касаются никаких частных

лиц, так как одна из них является лишь выражением общей воли государства,

а другая - исполнительным органом этой воли.

Но если состав суда не должен быть неизменным, то в приговорах его

должна царить неизменность, так чтобы они всегда были лишь точным

применением текста закона. Если бы в них выражалось лишь частное мнение

судьи, то людям пришлось бы жить в обществе, не имея определенного

понятия об обязанностях, налагаемых на них этим обществом. <...>

Ввиду того что в свободном государстве всякий человек, который

считается свободным, должен управлять собою сам, законодательная власть

должна бы принадлежать там всему народу. Но так как в крупных

государствах это невозможно, а в малых связано с большими неудобствами,

то необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей все,

чего он не может делать сам.

Люди гораздо лучше знают нужды своего города, чем нужды других

городов; они лучше могут судить о способностях своих соседей, чем о

способностях

соотечественников.

законодательного собрания не следует избирать из всего населения страны в

целом; жители каждого крупного населенного пункта должны избирать себе

в нем своего представителя.

Большое преимущество избираемых представителей состоит в том, что

они способны обсуждать дела. Народ для этого совсем непригоден, что и

составляет одну из слабейших сторон демократии. <...>

Представительное собрание следует также избирать не для того, чтобы

оно выносило какие-нибудь активные решения - задача, которую оно не в

состоянии хорошо выполнить, - но для того, чтобы создавать законы или

наблюдать за тем, хорошо ли соблюдаются те законы, которые уже им

созданы <...>.

Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами

рождения, богатства или почестей <...>. Поэтому доля их участия в

законодательстве должна соответствовать прочим преимуществам, которые

они имеют в государстве, а это может быть достигнуто в том случае, если

они составят особое собрание, которое будет иметь право отменять решения

народа, как и народ - отменять его решения.

Таким образом, законодательная власть была бы поручена и собранию

знатных, и собранию представителей народа, каждое из которых имело бы

свои отдельные от другого совещания, свои отдельные интересы и цели.

Из трех властей, о которых мы говорили, судебная в известном смысле

вовсе не является властью. Остаются две первые; для того, чтобы удержать

их от крайностей, необходима регулирующая власть; эту задачу очень

хорошо может выполнить та часть законодательного корпуса, которая

состоит из знати.

Законодательный корпус, состоящий из знатных, должен быть

наследственным. Он является таким уже по самой своей природе. Кроме

того, необходимо, чтобы он был очень заинтересован в сохранении своих

прерогатив, которые сами по себе ненавистны и в свободном государстве

неизбежно будут находиться в постоянной опасности.

Но так как власть наследственная может быть вовлечена в преследование

своих отдельных интересов, забывая об интересах народа, то необходимо,

чтобы во всех случаях, когда можно опасаться, что имеются важные

причины для того, чтобы ее развратить, как, например, в случае законов о

налогах, все ее участие в законодательстве состояло бы в праве отменять, но

не постановлять. <...>

Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так как эта сторона

правления, почти всегда требующая действия быстрого, лучше выполняется

одним, чем многими; напротив, все, что зависит от законодательной власти,

часто лучше устраивается многими, чем одним. <...>

Если бы не было монарха и если бы законодательная власть была вверена

известному количеству лиц из числа членов законодательного собрания, то

свободы уже не было бы: обе власти оказались бы объединенными, так как

одни и те же лица иногда пользовались бы - и всегда могли бы

пользоватьс я - и той, и другой властью.

Свободы не было бы и в том случае, если бы законодательное собрание не

собиралось в течение значительного промежутка времени, так как тогда

произошло бы одно из двух: либо законодательная деятельность совсем

прекратилась бы и государство впало бы в состояние анархии, либо эту

деятельность приняла бы на себя исполнительная власть, вследствие чего эта

власть стала бы абсолютной.

Нет никакой надобности в том, чтобы законодательное собрание было

постоянно в сборе. Это было бы неудобно для представителей и слишком

затруднило бы исполнительную власть, которой в таком случае пришлось бы

заботиться уже не о том, чтобы выполнять свои обязанности, а лишь о том,

чтобы защищать свои прерогативы и свое право на исполнительную

деятельность.

Кроме того, если бы законодательное собрание было в постоянном сборе,

то могло бы случиться, что все изменения в его личном составе свелись бы

лишь к замещению умершего депутата новым. В таком случае, если бы

законодательное собрание оказалось не соответствующим своему

назначению, этому уже ничем нельзя было бы помочь. При смене одного

состава законодательного собрания другим народ, не расположенный к

данному законодательному собранию, возлагает не без основания свои

надежды на то, которое придет ему на смену, между тем как при

бессменности этого собрания он в случае испорченности последнего не

ожидает уже ничего хорошего от его законов и впадает в ярость или в

равнодушие.

Законодательное собрание должно собираться по собственному

усмотрению, так как всякий политический организм признается обладающим

волей лишь тогда, когда он уже находится в сборе. Если бы оно собралось не

единодушно, то нельзя было бы решить, какая часть является действительно

законодательным собранием: та ли, которая собралась, или та, которая не

собралась. Если же оно имело бы право само распускать себя, то могло бы

случиться, что оно никогда не постановило бы этого роспуска, что было бы

опасно в случае, если бы оно замыслило какое-нибудь покушение на

исполнительную власть. <...>

Если исполнительная власть не будет иметь права останавливать действия

законодательного собрания, то последнее станет деспотическим, так как,

имея возможность предоставить себе любую власть, какую оно только

пожелает, оно уничтожит все прочие власти.

Наоборот, законодательная власть не должна иметь права останавливать

действия исполнительной власти. Так как исполнительная власть ограничена

по самой своей природе, то нет надобности еще как-то ограничивать ее;

кроме того, предметом ее деятельности являются вопросы, требующие

быстрого решения. <...>

Но если в свободном государстве законодательная власть не должна иметь

права останавливать власть исполнительную, то она имеет право и должна

рассматривать, каким образом приводятся в исполнение созданные ею

законы <...>.

Может также случиться, что гражданин нарушит в каком-либо

общественном деле права народа и совершит преступления, которые не

смогут и не пожелают карать назначенные судьи. Но, как правило,

законодательная власть не имеет права судить; тем менее она может

пользоваться этим правом в том особенном случае, когда она представляет

заинтересованную сторону, какой является народ. Итак, за ней остается

только право обвинения. Но перед кем же будет она обвинять? Не перед

теми ли судами, которые поставлены ниже ее и к тому же состоят из людей,

которые, принадлежа, как и она, к народу, будут подавлены авторитетом

столь высокого обвинителя? Нет: для охранения достоинства народа и

безопасности частного лица надо, чтобы часть законодательного собрания,

состоящая из народа, обвиняла перед той частью законодательного собрания,

которая состоит из знатных и потому не имеет с первой ни общих интересов,

ни одинаковых страстей. <...>

Исполнительная власть, как мы сказали, должна принимать участие в

законодательстве своим правом отмены решений, без чего она скоро

лишилась бы своих прерогатив. Но она погибнет и в том случае, если

законодательная власть станет принимать участие в отправлении

исполнительной власти.

Если монарх станет участвовать в законодательстве своим правом

издавать постановления, то свободы уже не будет. Но так как ему все же

надо участвовать в законодательстве ради интересов собственной защиты, то

необходимо, чтобы его участие выражалось только в праве отмены. <...>

Итак, вот основные начала образа правления, о котором мы ведем речь.

Законодательное собрание состоит здесь из двух частей, взаимно

сдерживающих друг друга принадлежащим им правом отмены, причем обе

они связываются исполнительной властью, которая в свою очередь связана

законодательной властью.

Казалось бы, эти три власти должны прийти в состояние покоя и

бездействия. Но так как необходимое течение вещей заставит их

действовать, то они будут вынуждены действовать согласованно. <...>

Чтобы тот, кому принадлежит исполнительная власть, не мог угнетать,

надо, чтобы поручаемые ему войска представляли собой народ и были

проникнуты одним духом с народом, как это было в Риме до времени Мария.

А чтобы это было так, необходимо одно из двух: или те, кто служит в армии,

должны иметь достаточные средства, чтобы отвечать за свое поведение

перед прочими гражданами своим имуществом, причем служба их должна

быть ограничена годичным сроком, как это практиковалось в Риме; или, если

имеется в виду постоянное войско, составленное из подонков народа,

законодательной власти должно быть предоставлено право распустить это

войско, когда ей вздумается; солдаты должны жить вместе с народом; не

следует создавать ни отдельных лагерей, ни казарм, ни крепостей.

Армия, после того как она создана, должна находиться в

непосредственной зависимости не от законодательной, а от исполнительной

власти; это вполне согласуется с природой вещей, ибо армии надлежит более

действовать, чем рассуждать. <...>

Все человеческое имеет конец, и государство, о котором мы говорим,

утратит свою свободу и погибнет, как погибли Рим, Лакедемон и Карфаген;

погибнет оно тогда, когда законодательная власть окажется более

испорченной, чем исполнительная.

Не мое дело судить о том, пользуются ли в действительности англичане

этой свободой или нет. Я довольствуюсь указанием, что они установили ее

посредством своих законов, и не ищу большего.

Я не имею намерения ни унижать другие правления, ни говорить, что эта

крайняя политическая свобода должна служить укором тем, у которых есть

свобода умеренная. Да и как мог бы я сказать это, когда сам считаю, что в

избытке даже разум не всегда желателен и что люди почти всегда лучше

приспосабливаются к середине, чем к крайностям? <...>

ГЛАВА VII

ОБ ИЗВЕСТНЫХ НАМ МОНАРХИЯХ

Монархии, которые нам известны, не имеют своим непосредственным

предметом свободу, подобно той монархии, о которой мы только что

говорили; они стремятся лишь к славе граждан, государства и государя. Но

из этой славы проистекает дух свободы, который может в этих государствах

творить дела столь же великие и, возможно, столько же способствовать

счастью людей, как и сама свобода.

Распределение и соединение трех властей там осуществлено не по образцу

того государственного устройства, о котором мы говорили выше. Каждая

власть распределена там особым образом, который более или менее

приближает ее к свободе, без чего монархия выродилась бы в деспотизм.

ГЛАВА XX

КОНЕЦ ЭТОЙ КНИГИ

Я хотел бы рассмотреть способ распределения трех властей во всех

известных нам умеренных правлениях и согласно с этим определить степень

свободы, присущей каждому из них. Но никогда не следует исчерпывать

предмет до того, что уже ничего не остается на долю читателя. Дело не в

Книга двенадцатая

О ЗАКОНАХ, КОТОРЫЕ УСТАНАВЛИВАЮТ

ПОЛИТИЧЕСКУЮ СВОБОДУ В ЕЕ ОТНОШЕНИИ К

ГРАЖДАНИНУ

ГЛАВА I

ОСНОВНАЯ МЫСЛЬ ЭТОЙ КНИГИ

Недостаточно рассмотреть политическую свободу в ее отношении к

государственному строю, надо еще рассмотреть ее в отношении к

гражданину.

Я уже сказал, что в первом случае она устанавливается известным

распределением трех властей, но во втором случае ее следует рассматривать

с иной точки зрения: тут она заключается в безопасности или в уверенности

гражданина в своей безопасности.

Может случиться, что и при свободном государственном строе гражданин

не будет свободен, или при свободе гражданина строй все-таки нельзя будет

назвать свободным. В этих случаях свобода строя бывает правовая, но не

фактическая, а свобода гражданина фактическая, но не правовая.

Свобода по отношению к государственному строю устанавливается

только законами, и даже законами основными; но по отношению к

гражданину она может явиться результатом известных нравов, обычаев,

усвоенных примеров при благоприятном характере некоторых гражданских

законов, как мы все это увидим в настоящей книге. <...>

ГЛАВА П

О СВОБОДЕ ГРАЖДАНИНА

Свобода философская состоит в беспрепятственном проявлении нашей

воли или, по крайней мере (по общему смыслу всех философских систем), в

нашем убеждении, что мы ее проявляем беспрепятственно. Свобода

политическая заключается в нашей безопасности или, по крайней мере, в

нашей уверенности, что мы в безопасности.

Эта безопасность всего более подвергается нападениям в уголовных

процессах по обвинениям публичного или частного характера. Поэтому

свобода гражданина зависит главным образом от доброкачественности

уголовных законов. <...>

ГЛАВА IV

О ТОМ, КАКИМ ОБРАЗОМ ХАРАКТЕР И СТЕПЕНЬ СТРОГОСТИ

НАКАЗАНИЙ БЛАГОПРИЯТСТВУЮТ СВОБОДЕ

Свобода торжествует, когда уголовные законы налагают кары в

соответствии со специфической природой преступлений. Здесь нет места

произволу; наказание зависит уже не от каприза законодателя, но от

существа дела, и оно перестает быть насилием человека над человеком.

Есть четыре рода преступлений: к первому роду принадлежат

преступления против религии, ко второму - преступления против нравов, к

третьему - преступления против общественного спокойствия, к четвертому

Преступления против безопасности граждан. Налагаемые за них наказания

должны вытекать из природы каждого рода преступлений. <...>

ГЛАВА V

О НЕКОТОРЫХ ОБВИНЕНИЯХ, КОТОРЫЕ ТРЕБУЮТ ОСОБЕННОЙ

УМЕРЕННОСТИ И ОСМОТРИТЕЛЬНОСТИ

Вот важное правило: надо быть очень осмотрительным в деле

преследования волшебства и ереси. Обвинения в этих преступлениях могут

иметь самые пагубные последствия для свободы и породить бесчисленные

акты тирании, если законодатель не сумеет ввести их в надлежащие

границы. Поскольку эти обвинения основываются не непосредственно на

действиях гражданина, а скорее на мнении, составившемся о его характере,

они становятся тем опаснее, чем невежественнее народ, и являются вечной

угрозой для гражданина, так как самое безукоризненное в мире поведение,

самая чистая нравственность, выполнение всех обязанностей не могут

защитить человека от подозрения в этих преступлениях. <...>

Я не говорю, что ересь совсем не надо наказывать, я хочу сказать, что ее

следует наказывать очень осмотрительно.

Книга четырнадцатая

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К СВОЙСТВАМ

КЛИМАТА

ГЛАВА I

ОБЩАЯ ИДЕЯ

Если справедливо, что характер ума и страсти сердца чрезвычайно

различны в различных климатах, то законы должны соответствовать и

различию этих страстей, и различию этих характеров.

ГЛАВА II

НАСКОЛЬКО ЛЮДИ РАЗЛИЧНЫ В РАЗЛИЧНЫХ КЛИМАТАХ

Холодный воздух производит сжатие окончаний внешних волокон нашего

тела, отчего напряжение их увеличивается и усиливается приток крови от

конечностей к сердцу. Он вызывает сокращение этих мышц и таким образом

еще более увеличивает их силу. Наоборот, теплый воздух ослабляет

наружные волокна, растягивает их и, следовательно, уменьшает их силу и

упругость.

Поэтому в холодных климатах люди крепче. Деятельность сердца и

реакция окончаний волокон там совершаются лучше, жидкости находятся в

большем равновесии, кровь энергичнее стремится к сердцу, и сердце в свою

очередь обладает большей силой. Эта большая сила должна иметь немало

последствий, каковы, например, большее доверие к самому себе, то есть

большее мужество, большее сознание своего превосходства, то есть меньшее

желание мстить, большая уверенность в своей безопасности, то есть больше

прямоты, меньше подозрительности, политиканства и хитрости. Поставьте

человека в жаркое замкнутое помещение, и он по вышеуказанным причинам

ощутит очень сильное расслабление сердца. И если бы при таких

обстоятельствах ему предложили совершить какой-нибудь отважный

поступок, то, полагаю, он выказал бы очень мало расположения к этому.

Расслабление лишит его душевной бодрости, он будет бояться всего, потому

что будет чувствовать себя ни к чему не способным. Народы жарких

климатов робки, как старики; народы холодных климатов отважны, как

юноши. <...>

В холодных климатах чувствительность человека к наслаждениям должна

быть очень мала, она должна быть более значительна в странах умеренного

климата и чрезвычайно сильна в жарких странах. Подобно тому как

различают климаты по градусам широты, их можно было бы различать, так

сказать, и по степеням чувствительности людей. Я видел оперы в Италии и

Англии: те же были пьесы и те же актеры, но одна и та же музыка

производила на людей обеих наций столь различное впечатление, так мало

волновала одну и приводила в такой восторг другую, что все это казалось

непонятным.

Так обстоит дело и с ощущением боли: она возбуждается в нас разрывом

волокон нашего тела. Создатель природы устроил так, что боль ощущается

тем сильнее, чем значительнее эти разрывы. Но очевидно, что массивные

тела и грубые волокна народов севера способны подвергаться такому расст-

ройству менее, чем нежные волокна народов жарких стран, душа их поэтому

менее чувствительна к ощущению боли. Чтобы пробудить в московите

чувствительность, надо с него содрать кожу.

При такой нежности органов людей жарких стран душа их в высшей

степени восприимчива ко всему, что связано с соединением обоих полов: там

все ведет к этому предмету.

В северном климате физическая сторона любви едва ощущается с

достаточной силой; в умеренном климате любовь, сопровождаемая

бесчисленными аксессуарами, прельщает разными приманками, которые

кажутся любовью, хотя на самом деле все это еще не любовь; в более жарком

климате любовь любят ради нее самой, там она единственная причина

счастья, там она сама жизнь.

В южных странах организм нежный, слабый, но чувствительный,

предается любви, которая беспрерывно зарождается и удовлетворяется в

гареме, а при более независимом положении женщин связана со множеством

опасностей. В северных странах организм здоровый, крепко сложенный, но

тяжеловесный, находит удовольствие во всякой деятельности, которая может

расшевелить душу: в охоте, странствованиях, войне и вине. В северном

климате вы увидите людей, у которых мало пороков, немало добродетелей и

много искренности и прямодушия. По мере приближения к югу вы как бы

удаляетесь от самой морали: там вместе с усилением страстей умножаются

преступления, и каждый старается превзойти других во всем, что может

благоприятствовать этим страстям. В странах умеренного климата вы

увидите народы, непостоянные в своем поведении и даже в своих пороках и

добродетелях, так как недостаточно определенные свойства этого климата не

в состоянии дать им устойчивость. <...>

ГЛАВА V

О ТОМ, ЧТО ДУРНЫЕ ЗАКОНОДАТЕЛИ - ЭТО ТЕ,

КОТОРЫЕ ПООЩРЯЛИ ПОРОКИ, ПОРОЖДЕННЫЕ

КЛИМАТОМ, А ХОРОШИЕ - ТЕ, КОТОРЫЕ БОРОЛИСЬ С

ЭТИМИ ПОРОКАМИ

Индийцы полагают, что покой и небытие составляют основу и конец всего

существующего. Таким образом, полное бездействие является для них

самым совершенным состоянием и главным предметом их желаний. Они

дают верховному существу название неподвижного. Жители Сиама считают,

что высшее блаженство состоит в том, чтобы не быть обязанным приводить

в движение свое тело.

В этих странах, где чрезмерная жара обессиливает и подавляет людей,

покой доставляет такое наслаждение, а движение так тягостно, что эта

метафизическая система кажется вполне естественной. Будда, законодатель

Индии, следовал внушению собственных чувств, рекомендуя людям

состояние полной пассивности; но его учение, порожденное созданной

климатом ленью и в свою очередь поощряющее эту лень, причинило

неисчислимое зло.

Законодатели Китая проявили более здравого смысла: имея в виду не то

состояние покоя, к которому некогда придут люди, а ту деятельность,

которая им необходима для выполнения житейских обязанностей, они дали

своей религии, своей философии и своим законам чисто практическое

направление. Чем более физические причины склоняют людей к покою, тем

более должны удалять их от него причины моральные.

ГЛАВА VI

О ЗЕМЛЕДЕЛИИ В ЖАРКИХ КЛИМАТАХ

Земледелие - самый важный труд людей. Чем более климат побуждает их

избегать этого труда, тем более должны поощрять их к нему религия и

законы. Поэтому законы Индии, которые отдают земли государям и лишают

частных лиц духа собственности, усиливают неблагоприятное влияние

климата, то есть производимую им леность. <...>

ГЛАВА Х

О ЗАКОНАХ, ОТНОСЯЩИХСЯ К ТРЕЗВОСТИ НАРОДОВ

В жарких странах водянистая часть крови сильно улетучивается

вследствие испарины, и ее нужно восполнять подобной же жидкостью.

Поэтому вода там в большом употреблении; крепкие же напитки произвели

бы там сгущение кровяных шариков, которые остаются после испарения

водянистых частей крови.

В холодных странах водянистая часть крови испаряется слабо, она

остается в крови в изобилии, поэтому там можно употреблять спиртные

напитки, не опасаясь сгущения крови. Там тела переполнены влагой, и

крепкие напитки, усиливающие движение крови, не будут неуместны.

Закон Магомета, запрещающий пить вино, является, таким образом,

законом самого климата Аравии; известно, что вода и до Магомета была

обычным напитком арабов. Карфагенский закон, запрещавший употребление

вина, был тоже законом климата; и в самом деле, обе эти страны имеют

почти одинаковый климат.

Подобный закон не годился бы для холодных стран, где в силу климата

развивается некоторое национальное пьянство, сильно отличающееся от

пьянства отдельного лица. Пьянство распространено по всей земле в прямом

отношении к холоду и сырости климата. Двигаясь от экватора к нашему

полюсу, вы увидите, что пьянство возрастает вместе с градусами широты.

Двигаясь от экватора к полюсу, противоположному нашему, вы увидите, что

тут оно возрастает в направлении к югу, подобно тому как там возрастало в

направлении к северу.

Естественно, что там, где употребление вина противно климату, а

следовательно, и здоровью, злоупотребление им наказывается строже, чем в

странах, где дурные последствия пьянства не велики как для личности, так и

для общества, где оно только дурманит людей, а не делает их свирепыми.

Поэтому закон, каравший пьяного человека и за совершенный им проступок,

и за его пьянство, касался только его личного, а не национального пьянства.

Немец напивается по обычаю, испанец - по личному желанию. <...>

От различия в потребностях, порождаемого различием климатов,

происходит различие в образе жизни, а от различия в образе жизни -

различие законов. Для народа, у которого существует большое общение

между людьми, нужны одни законы, для народа, у которого такого общения

нет, - другие.

Книга девятнадцатая

О ЗАКОНАХ В ИХ ОТНОШЕНИИ К ОСНОВНЫМ

НАЧАЛАМ, ОБРАЗУЮЩИМ ОБЩИЙ ДУХ, НРАВЫ И

ОБЫЧАИ НАРОДА

ГЛАВА IV

ЧТО ТАКОЕ ОБЩИЙ ДУХ

Многие вещи управляют людьми: климат, религия, законы, принципы

правления, примеры прошлого, нравы, обычаи; как результат всего этого

образуется общий дух народа.

Чем более усиливается в народе действие одной из этих причин, тем более

ослабляется

действие

дикарями

властвуют

исключительно природа и климат, китайцами управляют обычаи, в Японии

тираническая власть принадлежит законам, над Лакедемоном в былое время

господствовали нравы, принципы правления и нравы старины

господствовали в Риме.

ГЛАВА V

О ТОМ, КАК ВАЖНО ИЗБЕГАТЬ ВСЕГО, ЧТО МОЖЕТ ИЗМЕНИТЬ

ОБЩИЙ ДУХ НАЦИИ

<...> Законодатель должен сообразоваться с народным духом, поскольку

этот дух не противен принципам правления, так как лучше всего мы делаем

то, что делаем свободно и в согласии с нашим природным гением.

Внушите дух педантизма народу, веселому по своей природе, - и

государство ничего не выиграет от этого ни для своего внешнего, ни для

своего внутреннего благополучия. Не мешайте же этому народу серьезно

заниматься пустяками и весело - серьезными делами.

ГЛАВА XIV

КАКОВЫ ЕСТЕСТВЕННЫЕ СРЕДСТВА ИЗМЕНЕНИЯ НРАВОВ И

ОБЫЧАЕВ НАРОДА

Мы сказали, что законы являются частными и точно определенными

установлениями законодателя, а нравы и обычаи - установлениями народа в

целом. Отсюда следует, что тот, кто, желает изменить нравы и обычаи, не

должен изменять их посредством законов: это показалось бы слишком

тираническим; лучше изменять их посредством внедрения иных нравов и

иных обычаев.

Итак, государь, который пожелает произвести большие перемены в своем

народе, должен преобразовать посредством законов то, что установлено

законами, и изменять посредством обычаев то, что установлено обычаями.

Изменять же посредством законов то, что должно быть изменено

посредством обычаев, - очень дурная политика.

Закон, обязывавший московитов брить бороду и укорачивать платье, и

насилие Петра I, приказывавшего обрезать до колен длинные одежды

каждого, кто входил в город, были порождением тирании. Есть средства

бороться с преступлениями: это наказания; есть средства для изменения

обычаев: это примеры.

Легкость и быстрота, с которыми этот народ приобщился к цивилизации,

неопровержимо доказали, что его государь был о нем слишком дурного

мнения и что его народы вовсе не были скотами, как он отзывался о них.

Насильственные средства, которые он употреблял, были бесполезны: он мог

бы достигнуть своей цели и кротостью.

Он и сам видел, как легко совершались эти перемены. Женщины были

затворницами и в известном смысле рабынями. Он призвал их ко двору,

велел им одеться по немецкой моде, он сам посылал им материи на платье,

И женщины тотчас же полюбили новый образ жизни, столь

благоприятствовавший развитию их вкуса, тщеславия и страстей, и

заставили полюбить его и мужчин.

Преобразования облегчались тем обстоятельством, что существовавшие

нравы не соответствовали климату страны и были занесены в нее смешением

разных народов и завоеваниями. Петр I сообщил европейские нравы и

обычаи европейскому народу с такой легкостью, которой он и сам не

ожидал. Власть климата сильнее всех иных властей.

Итак, он не нуждался в законах для изменения нравов и обычаев своего

народа; было бы достаточно, если бы он сообщил этому народу другие

нравы и другие обычаи.

Народы, как правило, очень привязаны к своим обычаям, и лишать их этих

обычаев при помощи насилия значит делать их несчастными: поэтому надо

не изменять обычаи народа, а побуждать народ к тому, чтобы он сам

изменил их.

Всякое наказание, не обусловленное необходимостью, есть тирания. Закон

не есть простое проявление силы; вещи, по своей природе безразличные, не

входят в круг его компетенции.

Книга двадцать шестая

О ЗАКОНАХ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ИХ ОТНОШЕНИЯ

К РАЗЛИЧНЫМ РАЗРЯДАМ ВОПРОСОВ, ВХОДЯЩИХ В

ОБЛАСТЬ ИХ ПОСТАНОВЛЕНИЙ

ГЛАВА XV

НЕ СЛЕДУЕТ ПОДЧИНЯТЬ ПРИНЦИПАМ ГОСУДАРСТВЕННОГО

ПРАВА ТО, ЧТО НАХОДИТСЯ В ЗАВИСИМОСТИ ОТ ПРИНЦИПОВ

ГРАЖДАНСКОГО ПРАВА

Подобно тому как люди отказались от естественной независимости, чтобы

жить под политическими законами, они отказались и от естественной

общности имуществ, чтобы жить под гражданскими законами.

Первые из этих законов дали им свободу, вторые - собственность. Не

следует решать по законам свободы, являющейся, как мы же сказали,

господством гражданского общества, вопросы, которые должны решаться по

законам собственности. Если говорят, что благо частное должно уступать

благу общественному, то это лишь ложное умозаключение. Правило это

имеет место только в том случае, когда дело идет о господстве гражданского

общества, то есть о свободе гражданина; но оно неуместно в применении к

вопросам собственности, потому что общественное благо всегда требует,

чтобы каждый неизменно сохранял право на собственность, обеспеченное

ему гражданскими законами. <...>

Итак, в деле общественного блага примем за правило, что благо это

никогда не может состоять в том, чтобы лишить человека имущества или

даже самой ничтожной части его посредством политического закона или

распоряжения. В этом случае следует в точности держаться гражданского

закона, составляющего верховную охрану собственности. <...>

Если правительство захочет построить общественное здание или

проложить новую дорогу, необходимо, чтобы оно возместило все убытки

частных лиц. Общество в этом отношении есть как бы частное лицо,

вступающее в сделку с другим частным лицом. Достаточно уже того, что оно

может заставить гражданина продать свое имущество, лишая его этим

дарованной ему гражданскими законами привилегии, по которой никто не

может принуждать его к отчуждению его собственности.