«Гость у порога». Поэма для детей и взрослых
1
Умчался век эпических поэм,
И повести в стихах пришли в упадок;
Поэты в том виновны не совсем
(Хотя у многих стих не вовсе гладок);
И публика не права между тем.
Кто виноват, кто прав – уж я не знаю,
А сам стихов давно я не читаю –
Не потому, чтоб не любил стихов,
А так: смешно ж терять для звучных строф
Златое время… в нашем веке зрелом,
Известно вам, все заняты мы делом.
2
Стихов я не читаю – но люблю
Марать шутя бумаги лист летучий;
Свой стих за хвост отважно я ловлю;
Я без ума от тройственных созвучий
И влажных рифм – как например на ю.
Вот почему пишу я эту сказку.
Ее волшебно-темную завязку
Не стану я подробно объяснять,
Чтоб кой-каких допросов избежать;
Зато конец не будет без морали,
Чтобы ее хоть дети прочитали.
3
Герой известен, и не нов предмет;
Тем лучше: устарело всё, что ново!
Кипя огнем и силой юных лет,
Я прежде пел про демона иного:
То был безумный, страстный, детский бред.
Бог знает где заветная тетрадка?
Касается ль душистая перчатка
Ее листов – и слышно: c’est joli?..
Иль мышь над ней старается в пыли?..
Но этот черт совсем иного сорта –
Аристократ и не похож на черта.
4
Перенестись теперь прошу сейчас
За мною в спальню: розовые шторы
Опущены, с трудом лишь может глаз
Следить ковра восточные узоры.
Приятный трепет вдруг объемлет вас,
И, девственным дыханьем напоенный,
Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;
Вот ручка, вот плечо, и возле них
На кисее подушек кружевных
Рисуется младой, но строгий профиль…
И на него взирает Мефистофель.
5
То был ли сам великий Сатана
Иль мелкий бес из самых нечиновных,
Которых дружба людям так нужна
Для тайных дел, семейных и любовных?
Не знаю! Если б им была дана
Земная форма, по рогам и платью
Я мог бы сволочь различить со знатью;
Но дух – известно, что такое дух!
Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух –
И мысль – без тела – часто в видах разных;
(Бесов вобще рисуют безобразных).
6
Но я не так всегда воображал
Врага святых и чистых побуждений.
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ; меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно-сладкой красотою,
Что было страшно… и душа тоскою
Сжималася – и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет.
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался – стихами!
7
Оружие отличное: врагам
Кидаете в лицо вы эпиграммой…
Вам насолить захочется ль друзьям?
Пустите в них поэмой или драмой!
Но полно, к делу. Я сказал уж вам,
Что в спальне той таился хитрый демон.
Невинным сном был тронут не совсем он.
Не мудрено: кипела в нем не кровь,
И понимал иначе он любовь;
И речь его коварных искушений
Была полна: ведь он недаром гений!
8
«Не знаешь ты, кто я – но уж давно
Читаю я в душе твоей; незримо,
Неслышно говорю с тобою, – но
Слова мои, как тень, проходят мимо
Ребяческого сердца, – и оно
Дивится им спокойно и в молчанье, –
Пускай! Зачем тебе мое названье?
Ты с ужасом отвергнула б мою
Безумную любовь, – но я люблю
По-сво́ему… терпеть и ждать могу я,
Не надо мне ни ласк, ни поцелуя.
9
«Когда ты спишь, о ангел мой земной,
И шибко бьется девственною кровью
Младая грудь под грезою ночной,
Знай, это я, склонившись к изголовью,
Любуюся – и говорю с тобой;
И в тишине, наставник твой случайный,
Чудесные рассказываю тайны…
А много было взору моему
Доступно и понятно, потому
Что узами земными я не связан,
И вечностью и знанием наказан…
10
«Тому назад еще немного лет
Я пролетал над сонною столицей.
Кидала ночь свой странный полусвет,
Румяный запад с новою денницей
На севере сливались, как привет
Свидания с молением разлуки;
Над городом таинственные звуки,
Как грешных снов нескромные слова,
Неясно раздавались – и Нева,
Меж кораблей сверкая на просторе,
Журча, с волной их уносила в море.
11
«Задумчиво столбы дворцов немых
По берегам теснилися, как тени,
И в пене вод гранитных крылец их
Купалися широкие ступени;
Минувших лет событий роковых
Волна следы смывала роковые,
И улыбались звезды голубые,
Глядя с высот на гордый прах земли,
Как будто мир достоин их любви,
Как будто им земля небес дороже…
И я тогда… я улыбнулся тоже.
12
«И я кругом глубокий кинул взгляд
И увидал с невольною отрадой
Преступный сон под сению палат,
Корыстный труд пред тощею лампадой,
И страшных тайн везде печальный ряд;
Я стал ловить блуждающие звуки,
Веселый смех и крик последней муки:
То ликовал иль мучился порок!
В молитвах я подслушивал упрек,
В бреду любви – бесстыдное желанье;
Везде – обман, безумство иль страданье!
13
«Но близ Невы один старинный дом
Казался полн священной тишиною.
Всё важностью наследственною в нем
И роскошью дышало вековою;
Украшен был он княжеским гербом;
Из мрамора волнистого колонны
Кругом теснились чинно, и балконы
Чугунные воздушною семьей
Меж них гордились дивною резьбой;
И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
Манил пугая взор очей нескромных.
14
«Пора была, боярская пора!
Теснилась знать в роскошные покои –
Былая знать минувшего двора,
Забытых дел померкшие герои!
Музыкой тут гремели вечера,
В Неве дробился блеск высоких окон,
Напудренный мелькал и вился локон;
И часто ножка с красным каблучком
Давала знак условный под столом;
И старики в звездах и бриллиантах
Судили резко о тогдашних франтах.
15
«Тот век прошел, и люди те прошли.
Сменили их другие; род старинный
Перевелся; в готической пыли
Портреты гордых бар, краса гостиной,
Забытые, тускнели; поросли
Дворы травой, и блеск сменив бывалый,
Сырая мгла и сумрак длинной залой
Спокойно завладели… Тихий дом
Казался пуст; но жил хозяин в нем,
Старик худой и с виду величавый,
Озлобленный на новый век и нравы.
16
«Он ростом был двенадцати вершков,
С домашними был строг неумолимо;
Всегда молчал; ходил до двух часов,
Обедал, спал… да иногда, томимый
Бессонницей, собранье острых слов
Перебирал или читал Вольтера.
Как быть? Сильна к преданьям в людях вера!..
Имел он дочь четырнадцати лет;
Но с ней видался редко; за обед
Она являлась в фартучке, с мадамой;
Сидела чинно и держалась прямо.
17
«Всегда одна, запугана отцом
И англичанки строгостью небрежной,
Она росла, как ландыш за стеклом
Или скорей как бледный цвет подснежный.
Она была стройна, но с каждым днем
С ее лица сбегали жизни краски,
Задумчивей большие стали глазки;
Покинув книжку скучную, она
Охотнее садилась у окна,
И вдалеке мечты ее блуждали,
Пока ее играть не посылали.
18
«Тогда она сходила в длинный зал,
Но бегать в нем ей как-то страшно было
И как-то странно детский шаг звучал
Между колонн; разрытою могилой
Над юной жизнью воздух там дышал.
И в зеркалах являлися предметы
Длиннее и бесцветнее, одеты
Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
Неясный шорох слышался вокруг:
То загремит, то снова тише, тише…
(То были тени предков – или мыши!)
19
«И что ж? – она привыкла толковать
По-сво́ему развалин говор странный,
И стала мысль горячая летать
Над бледною головкой и туманный,
Воздушный рой видений навевать.
Я с ней не разлучался. Детский лепет
Подслушивать, невинной груди трепет
Следить, ее дыханием с немой,
Мучительной и жадною тоской,
Как жизнью, упиваться… это было
Смешно! – но мне так ново и так мило!
20
«Влюбился я. И точно хороша
Была не в шутку маленькая Нина.
Нет, никогда свинец карандаша
Рафа́эля, иль кисти Перуджина
Не начертали, пламенем дыша,
Подобный профиль. Все ее движенья
Особого казались выраженья
Исполнены. Но с самых детских дней
Ее глаза не изменяли ей,
Тая равно надежду, радость, горе;
И было темно в них, как в синем море.
21
«Я понял, что душа ее была
Из тех, которым рано всё понятно.
Для мук и счастья, для добра и зла
В них пищи много; – только невозвратно
Они идут, куда их повела
Случайность, без раскаянья, упреков
И жалобы. Им в жизни нет уроков;
Их чувствам повторяться не дано…
Такие души я любил давно
Отыскивать по свету на свободе:
Я сам ведь был немножко в этом роде!
22
«Ее смущали странные мечты.
Порой она среди пустого зала
Сиянье, роскошь, музыку, цветы,
Толпу гостей и шум воображала;
Кипела кровь от душной тесноты;
На платьице чудесные узоры
Виднелись ей, – и вот гремели шпоры,
К ней кавалер незримый подходил
И в мнимый вальс с собою уносил;
И вот она кружилась в вихре бала
И утомясь на кресла упадала…
23
«И тут она, склонив лукавый взор
И выставив едва приметно ножку,
Двусмысленный и темный разговор
С ним завести старалась понемножку;
Сначала был он весел и остёр,
А иногда и чересчур небрежен;
Но под конец зато как мил и нежен!
Что делать ей? – притворно-строгий взгляд
Его, как гром, отталкивал назад,
А сердце билось в ней так шибко, шибко,
И по устам змеилася улыбка.
24
«Пред зеркалом, бывало, целый час
То волосы пригладит, то красивый
Цветок пришпилит к ним; движенью глаз,
Головке наклоненной вид ленивый
Придав, стоит… и учится; не раз
Хотелось мне совет ей дать лукавый;
Но ум ее и сметливый и здравый
Отгадывал всё мигом сам собой;
Так годы шли безмолвной чередой;
И вот настал тот возраст, о котором
Так полны ваши книги всяким вздором.
25
«То был великий день: семнадцать лет!
Всё, что досель таилось за решеткой,
Теперь надменно явится на свет!
Старик-отец послал за старой теткой,
И съехались родные на совет.
Их затруднял удачный выбор бала.
Что? Будет двор иль нет? – Иных пугала
Застенчивость дикарки молодой;
Но очень тонко замечал другой,
Что это вид ей даст оригинальный;
Потом наряд осматривали бальный.
26
«Но вот настал и вечер роковой.
Она с утра была, как в лихорадке;
Поплакала немножко, золотой
Браслет сломала, в суетах перчатки
Разорвала… со страхом и тоской
Она в карету села и дорогой
Была полна мучительной тревогой;
И выходя споткнулась на крыльце.
И с бледностью печальной на лице
Вступила в залу… Странный шепот встретил
Ее явленье: свет ее заметил.
27
«Кипел, сиял уж в полном блеске бал.
Тут было всё, что называют светом…
Не я ему названье это дал,
Хоть смысл глубокий есть в названье этом.
Своих друзей я тут бы не узнал;
Улыбки, лица лгали так искусно,
Что даже мне чуть-чуть не стало грустно.
Прислушаться хотел я, – но едва
Ловил мой слух летучие слова,
Отрывки безыменных чувств и мнений –
Эпиграфы неведомых творений!..»
………………
Это мило?.. (Франц.).
В первой публикации эти стихи были вычеркнуты цензурой. Предполагалось, что здесь идет речь о восстании декабристов. Но названный текст (строфа 11) примыкает к строфе 10, содержащей образную ассоциацию с «Медным всадником» Пушкина. Возможно, что под «роковыми событиями» подразумевается и петербургское наводнение 1824 г., ставшее в поэме Пушкина кульминацией трагической судьбы человека, зависимого от стихий природы и истории. В «Сказке…» человек тоже трагически зависим от диктата времен с их социальными переменами (нисходящая история знатного боярского рода) и от диктата страстей (формирование души Нины).
Пьетро Перуджино (ок. 1446–1523) – знаменитый итальянский живописец эпохи Возрождения, учитель Рафаэля.
Сказка для детей
Впервые опубликована в 1842 г. в «Отечественных записках» (т. 20, № 1, отд. I, с. 116–123).
Поэма осталась незаконченной: сюжетные линии произведения не замкнуты, не имеет структурной законченности эпическая часть повествования, оборван вмонтированный в нее монолог Мефистофеля, намечены лишь исходные моменты в судьбе Нины, основной героини поэмы. В первых же строфах произведения содержатся, кроме жанровой его характеристики, композиционные наметки повествования – «волшебно-темная» завязка, «печальный ряд» эпизодов, касающихся то «тайных дел, семейных и любовных», то «страшных тайн» истории, «минувших лет, событий роковых»; обещан автором и конец, который «не будет без морали». В целом автор сообщает, что он намеревался написать «легкую поэму в сорок песен» (в другом месте – «короткую поэмку в сорок песен»). Написано же 27 строф, которые оканчиваются строкой точек, обозначающих недосказанность.
Датируется поэма по упоминанию в черновом тексте о международных событиях того времени – турецко-египетском конфликте 1839–1841 гг.:
Меж тем о благе мира чуждых стран
Заботимся, хлопочем мы не в меру,
С Египтом новый сладил ли султан?
Что Тьер сказал – и что сказали Тьеру?
Поэма не могла быть написана ранее второй половины 1839 г.: новый султан, который упоминается в тексте, – Абдул-Меджид, вступил на престол 30 июня 1839 г. Кончена поэма не позднее начала мая 1840 г., так как рукопись была оставлена Лермонтовым А. А. Краевскому перед отъездом поэта в ссылку на Кавказ. Вернее всего, поэма писалась весною 1840 г., когда Адольф Тьер, также упоминаемый в тексте, возглавил новый французский кабинет (1 марта 1840 г.).
Поэма написана Лермонтовым 11-строчной строфой, которую он впервые применил в «Сашке». «Сашка» и является одним из подступов к «Сказке…» в шутливой разработке демонической темы. Небольшая, в несколько строк, зарисовка ночных «дел, которых знать и черт бы не хотел», в «нравственной поэме» «Сашка» разрастается в «Сказке…» в ведущую линию повествования – монолог Мефистофеля, озирающего раскинувшуюся перед ним ночную панораму грешной земли. Высказывалось предположение, что поэма «Сашка» и так называемое «Начало поэмы», считавшееся второй главой «Сашки», а также «Сказка для детей» представляют фрагменты единого, но неосуществленного замысла.
В «Сказке для детей» соединяются фантастика (отсюда название – «сказка») и реальный план, иронический, шутливый тон и высокий лиризм. «Сказка…» как шутливая повесть в стихах, содержащая и эстетическую самохарактеристику (рассуждения о стихе, о рифмах и т. д.), справедливо сравнивалась с «Домиком в Коломне» Пушкина. Но она имеет некоторые общие черты и с другими произведениями Пушкина – например, с поэмой «Медный всадник» (широкий исторический фон, лиризм, в частности лирическое описание белых ночей в Петербурге, построенное на метафорической картине встречи «ночного полусвета» с «новою денницей»). Указывалось и на влияние Байрона на «Сказку…».
Фантастический план поэмы с «ее волшебно-темной завязкой» определяется героем поэмы – новым вариантом образа Демона, но это уже иной Демон, он рисуется без героического ореола и становится персонажем петербургской повести, посвященной истории героини, ее детству и воспитанию, формированию ее характера. В поэме проявился интерес Лермонтова к углубленному психологическому анализу.
Героиня поэмы – маленькая Нина – при всем ее лирическом обаянии – натура в потенции трагическая, из тех, что рождены «для мук и счастья» – для «добра и зла в них пищи много». Это один из первых в русской литературе сложных женских образов. Интерес писателя сосредоточен на процессе становления такой личности, его зависимости от обстоятельств, которые порождали и Арбениных и Печориных. «Сказка…» создавалась после «Маскарада» и почти одновременно с «Героем нашего времени», представляя собой заключительный этап в работе поэта над темой Демона. Сатирическое снижение могучего образа, долгое время волновавшего «юный ум» поэта, в последней поэме относительно. В самой декларации отречения от «волшебно-сладкой красоты» прежнего Демона есть некая литературная условность, так как Мефистофель «иного сорта» лишен зримых величественных форм, но не лишен высокой ценностной характеристики («Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух – И мысль – без тела – часто в видах разных…») В обзоре литературы за 1842 г. В. Г. Белинский назвал «Сказку» «лучшим, самым зрелым из всех его произведений», несмотря на ее незавершенность (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. 6. М., 1955, с. 533). С точки зрения «углубления в действительность жизни» и живописного проникновения в русский быт высоко оценил неоконченную поэму Лермонтова Гоголь. По его словам, «Сказка» – есть «лучшее стихотворение» поэта, в котором новый демон «получает больше определительности и больше смысла». («В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность». – Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. 8. [М.–Л.], 1952, с. 402). Такую же высокую оценку «началу стихотворного романа» Лермонтова дал Н. П. Огарев: «Это просто роскошь… Может быть – самая лучшая пьеса Лермонтова» (см. М. О. Гершензон. Образы прошлого. М., 1912, с. 462).
«Сказка для детей» оказала воздействие на литературу позднейшего времени. Устанавливалось влияние поэмы Лермонтова на поэму «Параша» И. С. Тургенева (В. Буренин. Литературная деятельность Тургенева. СПб., 1884, с. 11) и на «Талисман» Фета (Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. 2. М.–Л., 1961, с. 393–397).
Известны попытки «продолжить» «Сказку…» с целями мистификации или использования произведения Лермонтова в идейной борьбе последующих времен. Своеобразной мистификацией можно считать «свободный» перевод «Сказки…» на немецкий язык Ф. Боденштедтом, который произвольно увеличил текст 4-й и 5-й строф и вместо окончания произведения приписал от себя лишнюю строфу (см. об этом: Н. А. Сигал. Боденштедт – переводчик Лермонтова. – Учен. зап. ЛГУ. Сер. филол. наук, 1941, вып. 8, с. 335, 339, 348; Н. В. Попова. Лермонтов или Боденштедт? – Филологические науки, 1964, № 3, с. 34–41). В Петербурге в 1859 г. вышло «Продолжение „Сказки для детей“ М. Ю. Лермонтова», соч. Неизвестного. Автором оказался провинциальный житель, сотрудник иркутской газеты Ю. Волков, который в духе социальной проблематики своего времени, прибегая к реминисценциям из «Сказки…», изобразил историю отвергнутой любви аристократки Нины к герою демократического происхождения.
З дравствуйте, дорогие дети! Добрый день, дорогие родители!
К интересному и занимательному прочтению предлагаем Вам назидательную поэму монаха Варнавы (Санина) — «Гость у порога», в которой развернута важная тема, касающаяся смысла земной жизни.
Д
инь-динь-динь! -
Звонок в прихожей.
Открываем дверь.
И что же?
В длинной рясе, бородат,
К нам приехал мамин брат!
Сколько ж было удивлений!..
- Женька? Ты?!
- Отец Евгений!
- Ой, так ты теперь - монах?!
- Нет - священник.
- Ах! Ах! Ах!
- Как же кафедра?
- Оставил.
- Диссертация?..
- Оставил!
- Ох, ты, кандидат наук,
И священник вдруг?!
- Не вдруг!
- Ты надолго?
- Нет, проездом.
Я показываю жестом:
«Папа, папа, погляди -
Крест у дяди на груди!»
После бесконечных вздохов,
Поцелуев, ахов, охов,
Гостя в комнату ведем,
На него глядим и - ждем.
Только прежде, чем садиться,
Хочет он перекреститься.
Пальцы сложены давно
Троеперстьем дядей, но…
Он обводит беглым взглядом
Все, что далеко и рядом -
От дивана и до ваз:
- А иконы где у вас?
- Ой, сейчас! -
И в стенке мама
Роется среди белья и хлама.
Шкаф разворошила весь:
- Нет, наверное, не здесь…
Лишь в коробке от сифона
Наконец, нашлась икона!
Тряпкой вытерев кивот,
Мама выдохнула:
- Вот!
- Слава Богу! -
Шепчет дядя,
Крестится, на образ глядя.
И - движеньем головы -
Приглашает:
- Ну, а вы?
Я кошусь на маму с папой,
И быстрее тихой сапой,
Так крещусь: раз-раз-раз-раз, -
Словно пыль сметаю с ваз!
Дядя охнул:
- Слушай, Толик!
Ты случайно не католик?
Православный наш народ
Крестится наоборот!
Вот, смотри: справа-налево,
Не зарядкой для согрева,
А чтоб грелась вся душа, -
Чинно, с верой, неспеша!
Мы вдвоем перекрестились.
И, заспорив, удалились
Папа с дядей в кабинет.
- Можно с вами?
- Можно!
- Нет.
Папин голос в доме главный.
(Мамин только с виду равный.)
Это - тверже, чем кремень.
Чуть замешкал: «Где ремень?»
Вновь я никому не нужен…
Мама нам готовит ужин
Папа с дядей до сих пор
Продолжают жаркий спор.
Слышно, как за дверью ходят.
Наконец - ура! Выходят!!
Папа фразу лишь одну
Повторяет:
«Ну и ну!..»
- Есть у твоего братишки, -
Говорит он маме, - книжки.
В них о Боге, милый друг,
С точки зрения наук!
- Торт горит! - торопит мама, -
Вы скажите лучше прямо,
После можете прочесть, -
Есть ли Бог?
- Конечно!
- Есть…
Шепчет дядя маме: «Света!
От кого я слышу это?!
Мы ж ходили в детстве в храм!
Помнишь, как нам было там?..»
Так и сел я у порога:
Мама с детства верит в Бога!
Папа же за три часа
Вдруг поверил - чудеса!
- Все к столу!
Бегу вприпрыжку,
Колбасу кладу на пышку
И горячий бутерброд
Отправляю прямо в рот!
- Толя! - слышу. - А молиться?
«Как! Опять?!»
Мне б разозлиться,
Да с такой любовью гость
Смотрит, что уходит злость!
Только он все понял, видно.
Говорит:
- Вот, что обидно:
Кто дает нам все, всегда?
Бог, конечно!
Но беда -
Истину забывши эту,
Всяк за торт, пирог, конфету
Всех благодарить мастак,
Кроме Бога…
Как же так?!
- Ох-ох-ох!.. - вздыхает мама, -
Мы без Бога и без храма
Сами по себе живем -
Лишь в беде Его зовем!
- Да, - кивает дядя, - верно!
Жить без веры пусто, скверно…
Для чего нам жизнь дана:
Для еды, питья и сна?
Для учебы и работы?
На житейские заботы?
Сделать полной чашей дом,
Жить спокойно…
А потом?!
Ахнул папа:
- Не философ!
А задал вопрос вопросов!
На него один ответ:
Тьма навеки или свет!
«Что ж потом?..»
Все замолчали,
Приуныли, как в печали…
И подумалось мне тут:
А ведь правда,
Все умрут!
Всех положат в гроб и в яму -
Дядю, папу, даже маму!..
«Как! - дыханье затая,
Понял я, - умру и я?!»
Не хочу! Нет-нет… Не надо!..
Эта новость, как громада,
Словно ночь в разгаре дня,
Навалилась на меня…
Мне в глаза с улыбкой глядя,
Все-все-все вдруг понял дядя.
Он сказал:
- Не нужно слез.
К счастью, есть у нас - Христос!
Сердце замерло в истоме…
Тихо-тихо стало в доме.
Лишь часы: тик-так, тик-так!
Дядя встал и начал так:
- Это свято я приемлю:
Сам Господь сошел на землю
И пожертвовал Собой,
Чтобы нас спасти с тобой.
Бог от Бога, Свет от Света.
Ты, конечно, знаешь это,
И ответишь на вопрос,
Кто Он?
- Иисус Христос!
- Он пришел с Заветом Новым,
И примером, делом, словом,
У сердец, как у порога,
Призывал любить нас - Бога!
Заповедал жить, любя
Всех, как самого себя!
…Над Голгофой - Лобным местом -
Тьма, съедая свет, ползла.
Но, взойдя на страшный Крест, Он
Победил все силы зла!
Мукой той бесчеловечной,
Кровью, что текла из ран,
Спас Он нас от смерти вечной -
Православных христиан!
Мама шепчет:
- Слава Богу!
- Ну, а мне пора в дорогу! -
Объявляет дядя всем.
- Как! Уже?..
- И насовсем?!
- Почему? Даст Бог, приеду
И продолжим мы беседу
Чинно, дружно, неспеша…
- Чтоб согрелась вся душа?
- Точно! - мне кивает дядя,
Крестится, на образ глядя.
И, как папы шалунам,
Говорит особо нам:
- Знайте, Толя, Саша, Света,
Возвращенье к Богу - это
Не прогулка как-нибудь,
А тяжелый долгий путь.
Он прошел к двери, обулся,
Сумку взял и улыбнулся:
- А теперь вас ждет, друзья,
Гость куда важней, чем я!
Он стоит у каждой двери,
Ждет, пока в Него поверят,
День за днем стучит подряд:
Вдруг услышат, отворят?..
И у вашего порога
Ждал, пока здесь вспомнят Бога!
Тут я понял, что порог -
Это сердце.
Гость же - Бог!
Дверь открыта:
- Ну, бывайте!
С нами Бог! Не унывайте!
И ходите чаще в храм -
По утрам и вечерам!
Дядя вышел из прихожей.
Мы остались в ней.
И что же?
Дверь привычно: щелк замком!
Пусто… В горле -
Грусть комком!
Я смотрю на стол, на вазу:
Что здесь изменилось сразу?
Над картиной - тот же гвоздь…
Что?
Так у порога -
Гость!!
Мама с папой ходят-бродят,
Тоже места на находят.
Мама плачет иногда.
Папа повторяет:
- Д-да…
Задал нам твой брат задачу:
Завтра в храм или на дачу?
Для чего живем? Зачем?..
Есть задуматься над чем!
Я скажу им:
- Папа, мама!
Отдохнем и после храма!
Самый главный вот вопрос:
У порога ждет Христос!
Ждет, в сердца наши стучится,
Нимб над головой лучится!..
Поскорее на порог,
Настежь дверь, и -
«ЗДРАВСТВУЙ, БОГ!»
Обсуждение: 11 комментариев
С праздником Святой Троицы, о.Варнава, творческая команда Божьего сайта «Семья и Вера» и читатели сайта. Милости всем Божьей и помощи во всём благопотребном.
С огромным удовольствием прочитала Вашу поэму, дорогой о.Варнава. Не хотелось, чтобы она кончалась-так живо и мудро она построена. Маленькая проповедь для беспечных людей. В ней тонкое, ненавязчивое назидание, располагающее к размышлениям. Миссионерское произведение, душеполезное. Спаси Господь, о.Варнава.
р.Б ЗинаидаОтветить
Отец Варнава — Воистину Воскресе!
Мне прислал по почте Вашу поэму мой брат (священник Димитрий), и предложил опубликовать на нашем сайте.
Поэма замечательная с глубоким православным смыслом. И доступна для ума даже маленького ребенка!
Если Вы пожелаете, мы можем открыть Вашу страницу на сайте «Семья и Вера».
Храни Вас Господи!Ответить
Здравствуйте, Сергий!
Стихи Ваши читал. Слава Богу, что в наш век есть люди, которые служат Господу — словом! А ведь поэзия, по академическому определению, это высшая форма организации человеческой речи. То есть, весьма не простое дело. Я уж не говорю о той, что на духовную тему…
Рад теперь и очному знакомству.
Посчитаете возможным сделать у Вас мою страницу, буду только рад! Повторяю свой сайт: http://www.esanin.ru
Обратите внимание на сказку ДУША-ЦАРЕВНА, на ПРАВОСЛАВНУЮ ЭНЦИКЛОПЕДИЮ ДЛЯ САМЫХ МАЛЕНЬКИХ, на 7 томов маленьких притч, особенно, первые три тома. Все они на главной странице. На рассказ БЕРЕЗОВАЯ ЕЛКА…. Да просто на то, что Вам, возможно, приглянется!
Божией Вам помощи в столь важном, которое Вы совершаете, деле!
С уважением и благодарностью, испрашивая молитв,
монах Варнава (Санин)ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Простите, Сергий, забыл вчера о поэзии и для взрослых. Обратить Ваше внимание на мою поэтическую книгу ВСТРЕЧА (ИЗБРАННОЕ В 2-х ТОМАХ). Оба тома в одной книге и на главной странице. Так посмотрите, пожалуйста, если будет желание и время, помимо стихов, поэмы ДВА КАРАВАНА и РОССКИЙ КРЕСТ. Ну, а если будет много времени, то и роман в стихах ДАНЬ МОНОМАХА. Он стоит внизу главной страницы.
Всего Вам самого доброго, спасительного!
Очень рад такому неожиданному и приятному знакомству!
С благодарностью и уважением,
монах Варнава (Санин)Ответить
Воистину Воскресе!
Отец Варнава, мы посмотрели Ваш сайт, вмещающий в себя множество интересных произведений для детей и взрослых. Удивительно, что все они вышли из под пера одного человека — из под Вашего пера. Господь одарил Вас большим талантом творческой мысли и глубокого понимания детей с их детским миром!
Наш сайт «Семья и Вера», название которого ярко гласит — чему он посвящен, просто обязан иметь Вашу рубрику!Наталья, во славу Божию!Ответить
Спаси Господь, Вера Васильевна!
Спаси Господь всех трудящихся над этим замечательным душеполезным сайтом и его посетителей!
монах Варнава (Санин)
Ответить
С огромной радостью читаем притчи отца Варнавы с детьми в детском саду. А поэма «Гость у порога» мне очень понравилась. Спаси Господи, Вас за творчество, легко и доступно вы говорите нам о главном смысле жизни.
Ответить
ХРИСТОС ВОСКРЕСЕ!
Если у Вас возникнет желание и появится необходимость, можете брать с моего сайта маленькие притчи (их 1200), стихи, рассказы и другие произведения, с моего на это разрешения, и помещать их у себя – с указанием авторства.
монах Варнава (Санин)
ВОИСТИНУ ВОСКРЕСЕ ХРИСТОС!
С уважением и благодарностью за внимание к моему творчеству,
монах Варнава (Санин)
Ответить
1 Умчался век эпических поэм, И повести в стихах пришли в упадок; Поэты в том виновны не совсем (Хотя у многих стих не вовсе гладок); И публика не права между тем. Кто виноват, кто прав – уж я не знаю, А сам стихов давно я не читаю – Не потому, чтоб не любил стихов, А так: смешно ж терять для звучных строф Златое время… в нашем веке зрелом, Известно вам, все заняты мы делом. 2 Стихов я не читаю – но люблю Марать шутя бумаги лист летучий; Свой стих за хвост отважно я ловлю; Я без ума от тройственных созвучий И влажных рифм – как например на ю. Вот почему пишу я эту сказку. Ее волшебно-темную завязку Не стану я подробно объяснять, Чтоб кой-каких допросов избежать; Зато конец не будет без морали, Чтобы ее хоть дети прочитали. 3 Герой известен, и не нов предмет; Тем лучше: устарело всё, что ново! Кипя огнем и силой юных лет, Я прежде пел про демона иного: То был безумный, страстный, детский бред. Бог знает где заветная тетрадка? Касается ль душистая перчатка Ее листов – и слышно: c’est joli?. Иль мышь над ней старается в пыли?. Но этот черт совсем иного сорта – Аристократ и не похож на черта. 4 Перенестись теперь прошу сейчас За мною в спальню: розовые шторы Опущены, с трудом лишь может глаз Следить ковра восточные узоры. Приятный трепет вдруг объемлет вас, И, девственным дыханьем напоенный, Огнем в лицо вам пышет воздух сонный; Вот ручка, вот плечо, и возле них На кисее подушек кружевных Рисуется младой, но строгий профиль… И на него взирает Мефистофель. 5 То был ли сам великий Сатана Иль мелкий бес из самых нечиновных, Которых дружба людям так нужна Для тайных дел, семейных и любовных? Не знаю! Если б им была дана Земная форма, по рогам и платью Я мог бы сволочь различить со знатью; Но дух – известно, что такое дух! Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух – И мысль – без тела – часто в видах разных; (Бесов вобще рисуют безобразных). 6 Но я не так всегда воображал Врага святых и чистых побуждений. Мой юный ум, бывало, возмущал Могучий образ; меж иных видений, Как царь, немой и гордый, он сиял Такой волшебно-сладкой красотою, Что было страшно… и душа тоскою Сжималася – и этот дикий бред Преследовал мой разум много лет. Но я, расставшись с прочими мечтами, И от него отделался – стихами! 7 Оружие отличное: врагам Кидаете в лицо вы эпиграммой… Вам насолить захочется ль друзьям? Пустите в них поэмой или драмой! Но полно, к делу. Я сказал уж вам, Что в спальне той таился хитрый демон. Невинным сном был тронут не совсем он. Не мудрено: кипела в нем не кровь, И понимал иначе он любовь; И речь его коварных искушений Была полна: ведь он недаром гений! 8 «Не знаешь ты, кто я – но уж давно Читаю я в душе твоей; незримо, Неслышно говорю с тобою, – но Слова мои, как тень, проходят мимо Ребяческого сердца, – и оно Дивится им спокойно и в молчанье, – Пускай! Зачем тебе мое названье? Ты с ужасом отвергнула б мою Безумную любовь, – но я люблю По-сво? ему… терпеть и ждать могу я, Не надо мне ни ласк, ни поцелуя. 9 «Когда ты спишь, о ангел мой земной, И шибко бьется девственною кровью Младая грудь под грезою ночной, Знай, это я, склонившись к изголовью, Любуюся – и говорю с тобой; И в тишине, наставник твой случайный, Чудесные рассказываю тайны… А много было взору моему Доступно и понятно, потому Что узами земными я не связан, И вечностью и знанием наказан… 10 «Тому назад еще немного лет Я пролетал над сонною столицей. Кидала ночь свой странный полусвет, Румяный запад с новою денницей На севере сливались, как привет Свидания с молением разлуки; Над городом таинственные звуки, Как грешных снов нескромные слова, Неясно раздавались – и Нева, Меж кораблей сверкая на просторе, Журча, с волной их уносила в море. 11 «Задумчиво столбы дворцов немых По берегам теснилися, как тени, И в пене вод гранитных крылец их Купалися широкие ступени; Минувших лет событий роковых Волна следы смывала роковые, И улыбались звезды голубые, Глядя с высот на гордый прах земли, Как будто мир достоин их любви, Как будто им земля небес дороже… И я тогда… я улыбнулся тоже. 12 «И я кругом глубокий кинул взгляд И увидал с невольною отрадой Преступный сон под сению палат, Корыстный труд пред тощею лампадой, И страшных тайн везде печальный ряд; Я стал ловить блуждающие звуки, Веселый смех и крик последней муки: То ликовал иль мучился порок! В молитвах я подслушивал упрек, В бреду любви – бесстыдное желанье; Везде – обман, безумство иль страданье! 13 «Но близ Невы один старинный дом Казался полн священной тишиною. Всё важностью наследственною в нем И роскошью дышало вековою; Украшен был он княжеским гербом; Из мрамора волнистого колонны Кругом теснились чинно, и балконы Чугунные воздушною семьей Меж них гордились дивною резьбой; И окон ряд, всегда прозрачно-темных, Манил пугая взор очей нескромных. 14 «Пора была, боярская пора! Теснилась знать в роскошные покои – Былая знать минувшего двора, Забытых дел померкшие герои! Музыкой тут гремели вечера, В Неве дробился блеск высоких окон, Напудренный мелькал и вился локон; И часто ножка с красным каблучком Давала знак условный под столом; И старики в звездах и бриллиантах Судили резко о тогдашних франтах. 15 «Тот век прошел, и люди те прошли. Сменили их другие; род старинный Перевелся; в готической пыли Портреты гордых бар, краса гостиной, Забытые, тускнели; поросли Дворы травой, и блеск сменив бывалый, Сырая мгла и сумрак длинной залой Спокойно завладели… Тихий дом Казался пуст; но жил хозяин в нем, Старик худой и с виду величавый, Озлобленный на новый век и нравы. 16 «Он ростом был двенадцати вершков, С домашними был строг неумолимо; Всегда молчал; ходил до двух часов, Обедал, спал… да иногда, томимый Бессонницей, собранье острых слов Перебирал или читал Вольтера. Как быть? Сильна к преданьям в людях вера!.. Имел он дочь четырнадцати лет; Но с ней видался редко; за обед Она являлась в фартучке, с мадамой; Сидела чинно и держалась прямо. 17 «Всегда одна, запугана отцом И англичанки строгостью небрежной, Она росла, как ландыш за стеклом Или скорей как бледный цвет подснежный. Она была стройна, но с каждым днем С ее лица сбегали жизни краски, Задумчивей большие стали глазки; Покинув книжку скучную, она Охотнее садилась у окна, И вдалеке мечты ее блуждали, Пока ее играть не посылали. 18 «Тогда она сходила в длинный зал, Но бегать в нем ей как-то страшно было И как-то странно детский шаг звучал Между колонн; разрытою могилой Над юной жизнью воздух там дышал. И в зеркалах являлися предметы Длиннее и бесцветнее, одеты Какой-то мертвой дымкою; и вдруг Неясный шорох слышался вокруг: То загремит, то снова тише, тише… (То были тени предков – или мыши!) 19 «И что ж? – она привыкла толковать По-сво? ему развалин говор странный, И стала мысль горячая летать Над бледною головкой и туманный, Воздушный рой видений навевать. Я с ней не разлучался. Детский лепет Подслушивать, невинной груди трепет Следить, ее дыханием с немой, Мучительной и жадною тоской, Как жизнью, упиваться… это было Смешно! – но мне так ново и так мило! 20 «Влюбился я. И точно хороша Была не в шутку маленькая Нина. Нет, никогда свинец карандаша Рафа? эля, иль кисти Перуджина Не начертали, пламенем дыша, Подобный профиль. Все ее движенья Особого казались выраженья Исполнены. Но с самых детских дней Ее глаза не изменяли ей, Тая равно надежду, радость, горе; И было темно в них, как в синем море. 21 «Я понял, что душа ее была Из тех, которым рано всё понятно. Для мук и счастья, для добра и зла В них пищи много; – только невозвратно Они идут, куда их повела Случайность, без раскаянья, упреков И жалобы. Им в жизни нет уроков; Их чувствам повторяться не дано… Такие души я любил давно Отыскивать по свету на свободе: Я сам ведь был немножко в этом роде! 22 «Ее смущали странные мечты. Порой она среди пустого зала Сиянье, роскошь, музыку, цветы, Толпу гостей и шум воображала; Кипела кровь от душной тесноты; На платьице чудесные узоры Виднелись ей, – и вот гремели шпоры, К ней кавалер незримый подходил И в мнимый вальс с собою уносил; И вот она кружилась в вихре бала И утомясь на кресла упадала… 23 «И тут она, склонив лукавый взор И выставив едва приметно ножку, Двусмысленный и темный разговор С ним завести старалась понемножку; Сначала был он весел и остёр, А иногда и чересчур небрежен; Но под конец зато как мил и нежен! Что делать ей? – притворно-строгий взгляд Его, как гром, отталкивал назад, А сердце билось в ней так шибко, шибко, И по устам змеилася улыбка. 24 «Пред зеркалом, бывало, целый час То волосы пригладит, то красивый Цветок пришпилит к ним; движенью глаз, Головке наклоненной вид ленивый Придав, стоит… и учится; не раз Хотелось мне совет ей дать лукавый; Но ум ее и сметливый и здравый Отгадывал всё мигом сам собой; Так годы шли безмолвной чередой; И вот настал тот возраст, о котором Так полны ваши книги всяким вздором. 25 «То был великий день: семнадцать лет! Всё, что досель таилось за решеткой, Теперь надменно явится на свет! Старик-отец послал за старой теткой, И съехались родные на совет. Их затруднял удачный выбор бала. Что? Будет двор иль нет? – Иных пугала Застенчивость дикарки молодой; Но очень тонко замечал другой, Что это вид ей даст оригинальный; Потом наряд осматривали бальный. 26 «Но вот настал и вечер роковой. Она с утра была, как в лихорадке; Поплакала немножко, золотой Браслет сломала, в суетах перчатки Разорвала… со страхом и тоской Она в карету села и дорогой Была полна мучительной тревогой; И выходя споткнулась на крыльце. И с бледностью печальной на лице Вступила в залу… Странный шепот встретил Ее явленье: свет ее заметил. 27 «Кипел, сиял уж в полном блеске бал. Тут было всё, что называют светом… Не я ему названье это дал, Хоть смысл глубокий есть в названье этом. Своих друзей я тут бы не узнал; Улыбки, лица лгали так искусно, Что даже мне чуть-чуть не стало грустно. Прислушаться хотел я, – но едва Ловил мой слух летучие слова, Отрывки безыменных чувств и мнений – Эпиграфы неведомых творений!..» ………………
Это мило?. (Франц.).
В первой публикации эти стихи были вычеркнуты цензурой. Предполагалось, что здесь идет речь о восстании декабристов. Но названный текст (строфа 11) примыкает к строфе 10, содержащей образную ассоциацию с «Медным всадником» Пушкина. Возможно, что под «роковыми событиями» подразумевается и петербургское наводнение 1824 г., ставшее в поэме Пушкина кульминацией трагической судьбы человека, зависимого от стихий природы и истории. В «Сказке…» человек тоже трагически зависим от диктата времен с их социальными переменами (нисходящая история знатного боярского рода) и от диктата страстей (формирование души Нины).
Пьетро Перуджино (ок. 1446–1523) – знаменитый итальянский живописец эпохи Возрождения, учитель Рафаэля.
Сказка для детей Впервые опубликована в 1842 г. в «Отечественных записках» (т. 20, № 1, отд. I, с. 116–123). Поэма осталась незаконченной: сюжетные линии произведения не замкнуты, не имеет структурной законченности эпическая часть повествования, оборван вмонтированный в нее монолог Мефистофеля, намечены лишь исходные моменты в судьбе Нины, основной героини поэмы. В первых же строфах произведения содержатся, кроме жанровой его характеристики, композиционные наметки повествования – «волшебно-темная» завязка, «печальный ряд» эпизодов, касающихся то «тайных дел, семейных и любовных», то «страшных тайн» истории, «минувших лет, событий роковых»; обещан автором и конец, который «не будет без морали». В целом автор сообщает, что он намеревался написать «легкую поэму в сорок песен» (в другом месте – «короткую поэмку в сорок песен»). Написано же 27 строф, которые оканчиваются строкой точек, обозначающих недосказанность. Датируется поэма по упоминанию в черновом тексте о международных событиях того времени – турецко-египетском конфликте 1839–1841 гг.: Меж тем о благе мира чуждых стран Заботимся, хлопочем мы не в меру, С Египтом новый сладил ли султан? Что Тьер сказал – и что сказали Тьеру? Поэма не могла быть написана ранее второй половины 1839 г.: новый султан, который упоминается в тексте, – Абдул-Меджид, вступил на престол 30 июня 1839 г. Кончена поэма не позднее начала мая 1840 г., так как рукопись была оставлена Лермонтовым А. А. Краевскому перед отъездом поэта в ссылку на Кавказ. Вернее всего, поэма писалась весною 1840 г., когда Адольф Тьер, также упоминаемый в тексте, возглавил новый французский кабинет (1 марта 1840 г.). Поэма написана Лермонтовым 11-строчной строфой, которую он впервые применил в «Сашке». «Сашка» и является одним из подступов к «Сказке…» в шутливой разработке демонической темы. Небольшая, в несколько строк, зарисовка ночных «дел, которых знать и черт бы не хотел», в «нравственной поэме» «Сашка» разрастается в «Сказке…» в ведущую линию повествования – монолог Мефистофеля, озирающего раскинувшуюся перед ним ночную панораму грешной земли. Высказывалось предположение, что поэма «Сашка» и так называемое «Начало поэмы», считавшееся второй главой «Сашки», а также «Сказка для детей» представляют фрагменты единого, но неосуществленного замысла. В «Сказке для детей» соединяются фантастика (отсюда название – «сказка») и реальный план, иронический, шутливый тон и высокий лиризм. «Сказка…» как шутливая повесть в стихах, содержащая и эстетическую самохарактеристику (рассуждения о стихе, о рифмах и т. д.), справедливо сравнивалась с «Домиком в Коломне» Пушкина. Но она имеет некоторые общие черты и с другими произведениями Пушкина – например, с поэмой «Медный всадник» (широкий исторический фон, лиризм, в частности лирическое описание белых ночей в Петербурге, построенное на метафорической картине встречи «ночного полусвета» с «новою денницей»). Указывалось и на влияние Байрона на «Сказку…». Фантастический план поэмы с «ее волшебно-темной завязкой» определяется героем поэмы – новым вариантом образа Демона, но это уже иной Демон, он рисуется без героического ореола и становится персонажем петербургской повести, посвященной истории героини, ее детству и воспитанию, формированию ее характера. В поэме проявился интерес Лермонтова к углубленному психологическому анализу. Героиня поэмы – маленькая Нина – при всем ее лирическом обаянии – натура в потенции трагическая, из тех, что рождены «для мук и счастья» – для «добра и зла в них пищи много». Это один из первых в русской литературе сложных женских образов. Интерес писателя сосредоточен на процессе становления такой личности, его зависимости от обстоятельств, которые порождали и Арбениных и Печориных. «Сказка…» создавалась после «Маскарада» и почти одновременно с «Героем нашего времени», представляя собой заключительный этап в работе поэта над темой Демона. Сатирическое снижение могучего образа, долгое время волновавшего «юный ум» поэта, в последней поэме относительно. В самой декларации отречения от «волшебно-сладкой красоты» прежнего Демона есть некая литературная условность, так как Мефистофель «иного сорта» лишен зримых величественных форм, но не лишен высокой ценностной характеристики («Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух – И мысль – без тела – часто в видах разных…») В обзоре литературы за 1842 г. В. Г. Белинский назвал «Сказку» «лучшим, самым зрелым из всех его произведений», несмотря на ее незавершенность (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. 6. М., 1955, с. 533). С точки зрения «углубления в действительность жизни» и живописного проникновения в русский быт высоко оценил неоконченную поэму Лермонтова Гоголь. По его словам, «Сказка» – есть «лучшее стихотворение» поэта, в котором новый демон «получает больше определительности и больше смысла». («В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность». – Н. В. Гоголь. Полн. собр. соч., т. 8. [М.–Л.], 1952, с. 402). Такую же высокую оценку «началу стихотворного романа» Лермонтова дал Н. П. Огарев: «Это просто роскошь… Может быть – самая лучшая пьеса Лермонтова» (см. М. О. Гершензон. Образы прошлого. М., 1912, с. 462). «Сказка для детей» оказала воздействие на литературу позднейшего времени. Устанавливалось влияние поэмы Лермонтова на поэму «Параша» И. С. Тургенева (В. Буренин. Литературная деятельность Тургенева. СПб., 1884, с. 11) и на «Талисман» Фета (Б. В. Томашевский. Пушкин, кн. 2. М.–Л., 1961, с. 393–397). Известны попытки «продолжить» «Сказку…» с целями мистификации или использования произведения Лермонтова в идейной борьбе последующих времен. Своеобразной мистификацией можно считать «свободный» перевод «Сказки…» на немецкий язык Ф. Боденштедтом, который произвольно увеличил текст 4-й и 5-й строф и вместо окончания произведения приписал от себя лишнюю строфу (см. об этом: Н. А. Сигал. Боденштедт – переводчик Лермонтова. – Учен. зап. ЛГУ. Сер. филол. наук, 1941, вып. 8, с. 335, 339, 348; Н. В. Попова. Лермонтов или Боденштедт? – Филологические науки, 1964, № 3, с. 34–41). В Петербурге в 1859 г. вышло «Продолжение „Сказки для детей“ М. Ю. Лермонтова», соч. Неизвестного. Автором оказался провинциальный житель, сотрудник иркутской газеты Ю. Волков, который в духе социальной проблематики своего времени, прибегая к реминисценциям из «Сказки…», изобразил историю отвергнутой любви аристократки Нины к герою демократического происхождения.
Умчался век эпических поэм,
И повести в стихах пришли в упадок;
Поэты в том виновны не совсем
(Хотя у многих стих не вовсе гладок)
И публика не права между тем;
Кто виноват, кто прав - уж я не знаю,
А сам стихов давно я не читаю -
Не потому, чтоб не любил стихов,
А так: смешно ж терять для звучныхстроф
Златое время... в нашем веке зрелом,
Известно вам, все заняты мы делом.
Стихов я не читаю - но люблю
Марать шутя бумаги лист летучий;
Свой стих за хвост отважно я ловлю;
Я без ума от тройственных созвучий
И влажных рифм - как, например, на ю.
Вот почему пишу я эту сказку.
Ее волшебно темную завязку
Не стану я подробно объяснять,
Чтоб кой-каких допросов избежать;
Зато конец не будет без морали,
Чтобы ее хоть дети прочитали.
Герой известен, и не.нов предмет;
Тем лучше: устарело все, что ново!
Кипя огнем и силой юных лет,
Я прежде пел про демона иного:
То был безумный, страстный, детский бред.
Бог знает где заветная тетрадка?
Касается ль душистая перчатка
Ее листов-и слышно: c"est joli?..
Иль мышь над ней старается в пыли?..
Но этот черт совсем иного сорта -
Аристократ и не похож на черта.
Перенестись теперь прошу сейчас
За мною в спальню - розовые шторы
Опущены - с трудом лишь может глаз
Следить ковра восточные узоры.
Приятный трепет вдруг объемлет вас,
И, девственным дыханьем напоенный,
Огнем в лицо вам пышет воздух сонный;
Вот ручка, вот плечо, и возле них
На кисее подушек кружевных
Рисуется младой, но строгий профиль...
И на него взирает Мефистофель.
То был ли сам великий Сатана,
Иль мелкий бес из самых нечиновных,
Которых дружба людям так нужна
Для тайных дел, семейных и любовных?
Не знаю. Если б им была дана
Земная форма, по рогам и платью
Я мог бы сволочь различить со знатью;
Но дух - известно, что такое дух:
Жизнь, сила, чувство, зренье, голос, слух
И мысль - без тела - часто в видах разных;
(Бесов вобще рисуют безобразных).
Но я не так всегда воображал
Врага святых и чистых побуждений.
Мой юный ум, бывало, возмущал
Могучий образ. Меж иных видений,
Как царь, немой и гордый, он сиял
Такой волшебно сладкой красотою,
Что было страшно... и душа тоскою
Сжималася - и этот дикий бред
Преследовал мой разум много лет...
Но я, расставшись с прочими мечтами,
И от него отделался - стихами.
Оружие отличное - врагам
Кидаете в лицо вы эпиграммой...
Вам насолить захочется ль друзьям?
Пустите в них поэмой или драмой!
Но полно, к делу. Я сказал уж вам,
Что в спальне той таился хитрый демон.
Невинным сном был тронут не совсем он.
Не мудрено-кипела в нем не кровь,
И понимал иначе он любовь;
И речь его коварных искушений
Была полна - ведь он недаром гений!